Книга Гребень Матильды - Елена Дорош

Звонок старому другу

Хозяин кабинета побарабанил по затянутому зеленым сукном столу.

Стоит ли обращаться за помощью? Вернее, это скорее услуга, а услуга безвозмездной не бывает.

Поднявшись, он подошел к окну. Над Москвой вставала заря, еще по-летнему яркая и праздничная. Поколебавшись с минуту, он выглянул в приемную.

– Соедините с наркомом внутренних дел. По личному каналу.

Трубку на том конце провода взяли мгновенно.

– Доброе утро, Юзеф, – первым поздоровался он.

– Не забыл еще подпольную кличку, Никитич? – усмехнулся собеседник. – Привет наркому внешней торговли. Что нужно от нашего ведомства?

– Надежный человек для деликатного поручения.

– Насколько деликатного?

– О нем не должны знать в некоторых заинтересованных кругах. И вообще… никто.

– Другими словами, никто не должен догадываться, что это мой человек.

– Да.

– Какие ведомства следует исключить?

– Прежде всего Гохран.

– Почему именно Гохран?

– Ненадежная контора.

– Что тебя настораживает?

– Ты помнишь Джона Рида?

– Того, что написал книжку про десять дней, которые потрясли мир? Он еще на обратном пути на таможне попался с бриллиантами в каблуках ботинок.

– Тот самый.

– Я так понимаю, что предмет нашего разговора – вывоз ценностей? – усмехнулся тот, кого звали Юзефом. – Законный или незаконный?

– Незаконный – твоя епархия. Я туда не лезу.

– Тогда что именно тебя беспокоит? История с Ридом давнишняя.

– Думаешь, что-то изменилось? Некий негоциант по кличке Джеймс килограммами вывозит бриллианты в Германию. Просто горстями набирает в Гохране и набивает чемоданчик. Золото не берет, слишком тяжелое. Поэтому камни выковыривают из царских диадем. «Вылущивают», как они говорят. А золото скопом отправляют в плавильные печи.

– Да, я в курсе.

– Украшения Романовых от лучших ювелиров стоят баснословных денег, а караты россыпью – товар для мелких спекулянтов.

– Согласен. Глупо продавать такие вещи по дешевке.

– Не просто глупо. Преступно. Юровский – болван. Он нынче как раз Гохраном руководит. После расстрела царской семьи в Екатеринбурге привез с собой их драгоценности и передал коменданту Кремля Малькову. За это ему предложили хлебное место. Так сказать, для сохранения и приведения в ликвидное – слышишь? ликвидное! – состояние ценностей императорского дома.

– Ты мне рассказываешь об этом, как будто я не сведущ.

– Эмоции захлестывают. Прости.

– Так ты хочешь заняться царскими драгоценностям, а Юровский тебе мешает?

– И да, и нет. С Юровским я уже сталкивался. Понял, что становлюсь похож на Дон Кихота, воюющего с ветряными мельницами. У него индульгенция от вождя на веки вечные. А у меня связаны руки. Наркомату внешней торговли нужны средства на закупку зерна и станков, а мы продаем бесценные сокровища за копейки.

– Ты говоришь о Романовых?

– Не совсем.

Нарком внешней торговли помолчал, словно еще раз прикидывая, стоит ли продолжать.

– Помнишь историю с ящиками, набитыми драгоценностями Кшесинской?

– Которые она не успела вывезти? Их ведь до сих пор ищут, кажется. Учредительная комиссия в восемнадцатом сразу распотрошила особняк на Кронверкском. Неужели не все изъяли?

– Возможно, – уклончиво ответил собеседник. – Во всяком случае, стоит поискать тщательнее. Собираюсь выжать из сокровищ этой сучки максимальную пользу. Для страны, разумеется.

– Сокровища Кшесинской, конечно, уступают царским.

– Да, раритетов там гораздо меньше, но стоимость в целом может конкурировать. Говорят, драгоценностей сорок ящиков было. Даже если разделить на два, все равно солидно.

На другом конце провода молчали.

– Мне нужен тот, кто сможет найти этот клад, – вполголоса сказал комиссар внешней торговли и переложил на другой край стола тяжелое – оставшееся от царского министра – пресс-папье с круглой золотой ручкой.

– Охотник?

– Да. За сокровищами.

Снова повисло молчание.

– Ты сейчас в «Метрополе» обитаешь, Никитич? – неожиданно поинтересовался нарком внутренних дел. – Или уже сменил дислокацию?

Никитич усмехнулся. Как будто он не знает!

– Нет, все там же. Ехать в Петроград самому – значит привлечь ненужное внимание. Пришли человека, которому ты доверяешь абсолютно. Со своей стороны я дам ему парочку помощников.

– Понял тебя. И, кстати, привет Тамаре. Она все там же работает, в комиссии по сохранению художественных ценностей? И по-прежнему дружна с Горьким?

– Совершенно верно.

– Алексей Максимович на днях собирается выехать на лечение в Берлин. Будто бы у нашего классика обострился легочный процесс. На самом деле этот пингвин Пешков просто ищет повод удрать из России.

После паузы Никитич ответил:

– Понял тебя, Юзеф. О жене я позабочусь. Насчет моей просьбы…

– Подумаю, как тебе помочь.

– Буду ждать звонка.

Ждать пришлось недолго. Вечером Юзеф позвонил и без предисловий спросил:

– Где он должен быть?

– В ресторане «Метрополя» завтра в девять вечера.

– Он будет.

– Я твой должник, Юзеф.

– Одно дело делаем, Никитич.

Ровно в девять к столику наркома подсел человек в английском твидовом костюме и произнес:

– Я от вашего старого друга. Позвольте представиться. Кама Егер.

Народный комиссар внешней торговли отложил вилку и неторопливо вытер рот салфеткой.

Вид пришедшего его немного смутил. С чего это чекисты в дорогих костюмах разгуливают? Как денди лондонский одет, сказал бы Пушкин. А впрочем, теперь они сотрудники комиссариата внутренних дел, так что кто их знает. А имя? Странное какое-то.

– Вы немец?

– Чистый русак, – не моргнув глазом ответил собеседник.

– Откуда же такое имя?

– Кама – древнее русское имя. Мои предки – из старообрядцев.

– И что же оно означает?

– Кама – значит «сокровенный». Или, если угодно, «таинственный».

– Ну что ж, вполне в духе вашей, так сказать, профессии. А фамилия? По звучанию немецкая.

– А с фамилией вообще забавно получилось. Дьячок забыл мягкий знак пририсовать. Надо бы писать – Егерь.

– Смешно. А я уж было подумал, что вы – подданный какой-нибудь из стран «Тройственного союза».

– Ни боже мой. Не волнуйтесь.

Нарком едва заметно улыбнулся. Ему нравился новый знакомый.

– Я готов посвятить вас в суть дела. Только прошу ничего не записывать.

– Не имею такой привычки, товарищ комиссар. Все, что сочтете нужным рассказать, я запомню.

«Запомнит он», – недовольно подумал нарком и удивился себе. Уж не завидует ли он? Хотя… чему, собственно?

Он еще раз взглянул на невозмутимое, странно острое лицо сидящего перед ним человека. Ишь ты! Расслаблен, будто и правда поужинать в ресторан зашел, только и всего.

Словно в подтверждение его слов к столику подскочил официант и, изогнувшись, спросил, что товарищ будет заказывать.

Не поведя бровью и не глядя в услужливо протянутое меню, Егер быстро заказал все лучшее и ни разу не сбился.

Официант, сразу признавший в нем хорошего человека, посоветовал взять графинчик водочки.

– Не могу, – ответил Егер.

– Отчего же-с? – удивился тот, на минуту забыв, что он пролетарский официант.

– Сегодня постный день, – последовал краткий ответ.

Нарком, уткнувшись в свою тарелку, усмехнулся. А паренек не прост! Впрочем, простых ему не надобно.

Для того чтобы посвятить нового знакомого в суть дела, наркому потребовалось пять минут.

– Когда сможете приступить, товарищ Егер?

– Считайте, что уже приступил.

– Представительские апартаменты на Садовой.

– Мне нужна чистая машина. – И уточнил: – В смысле – не связанная с органами.

– Будет, – кивнул нарком, – и водитель в придачу.

– Разумеется, – кивнул Егер, усмехнувшись уголком рта.

Уже за полночь Егер зашел в кабинет начальника и закрыл за собой дверь. Сидящий за столом поднял голову от бумаг и потер глаза.

– Заработался. Ну что?

– Ввел в курс дела. Завтра выезжаю в Петроград.

– Небось спросил, откуда такая фамилия чудная?

– Поклялся на распятии, что исконный славянин. А фамилию пьяный дьячок испохабил.

Начальник хохотнул и погладил острую бородку.

– Ты будь с ним осторожнее. Он – тертый калач.

– Я понял.

Начальник взглянул пристально и как будто изучающе.

– Кама, дело не просто опасное…

– Не опасное вы бы мне не поручили.

– Это да.

Тот помолчал немного, покусывая ус, и снова уткнулся в бумаги.

– В помощь дам Векшина. Устраивает кандидатура, надеюсь?

– Устраивает.

– Докладывать будешь лично мне. Иди.

Кама развернулся и вышел, аккуратно притворив за собой дверь кабинета наркома внутренних дел.

Осень только-только начала отбирать у лета красоту и здоровье. Оно сопротивлялось яростно. Листва на деревьях желтеть не собиралась, а в воздухе чувствовался тот особый запах, что бывает в Москве лишь летом: нагретых камней мостовых, пыли и утомленных теплом цветов. Не чувствует приближения холодов и река. Рябь стала сильнее, но вода еще теплая. Или кажется таковой.

Егер долго стоял у парапета Москвы-реки и не обернулся, когда сзади к нему приблизился человек в пальто с поднятым воротником.

– Яков.

– Все готово, – ответил человек.

– Буду завтра.

Человек в пальто положил на край парапета связку ключей и, развернувшись, зашагал прочь. Собака, сидевшая у ног Егера, внимательно посмотрела ему вслед.

На крюковом

Еще затемно они с Фефой проводили Георгия, а потом долго сидели молча над остывшим чаем.

Не говорилось.

Фефа то и дело принималась плакать, даже с причитаниями, но быстро смолкала, взглянув на суровое Анютино лицо.

А утром сотрудница Петроградского уголовного розыска Анна Чебнева появилась в управлении с отекшими после бессонной ночи глазами.

Не успела зайти, как тут же услышала свою фамилию, произнесенную знакомым начальственным голосом.

– Где ее черти носят! Быстро найти и доставить!

– Не надо доставлять, товарищи! Я уже здесь, – сказала она, заходя в кабинет.

Стоявшие вокруг стола мужчины обернулись.

– Долго спите, товарищ Чебнева, – раздраженно буркнул начальник и зыркнул на нее единственным глазом.

«Пират настоящий», – в который раз подумала Нюрка, без трепета глядя в сердитое лицо с черной повязкой на правом глазу.

– Виновата, товарищ Кишкин. Исправлюсь.

Владимир Александрович глянул подозрительно. Чего это