за идиотизм.
Поворачиваюсь к парню, сидящему рядом со мной: — Могу я одолжить ру…
Слова застревают в горле, когда он наклоняет голову, и эти пронзительные глаза — один кобальтово-синий, другой изумрудно-зеленый — протыкают меня насквозь как горячий нож масло.
Я уже видела эти завораживающие глаза раньше.
От страха все сжимается внутри, потому что я точно знаю, на кого смотрю.
Трентон Нокс.
Нокс
Когда охотник стреляет в животное, но оно не умирает, гуманнее всего избавить его от страданий и убить.
Однако гораздо веселее наблюдать за его страданиями.
Я бы почти посмеялся над таким поворотом событий, если бы это так не бесило.
Аспен Фальконе, раздражающая девочка, с которой родители заставляли меня играть в детстве, оказалась в академии Блэк-Маунтин.
Только она уже не такая маленькая.
В последний раз я видел ее в начале лета. Она была в книжном магазине торгового центра с подругой… листала экземпляр «Гамлета».
Она была такой же тощей, отвратительной и раздражающей, как и тогда, когда впервые увидел ее, и, несмотря на то, что я не мог оторвать взгляд, острый укол ненависти был таким же сильным.
Но очевидно, синдром «гадкого утенка» давно прошел, ее нос наконец-то стал соответствовать остальным чертам лица, и она округлилась во всех нужных местах.
На мгновение позволяю своему взгляду опуститься на ее сиськи. Упругие чашечки четвертого размера натягивают белую ткань рубашки, угрожая выпрыгнуть в любой момент.
Однако именно страх, плещущийся в этих ярко-зеленых глазах, заставляет мой член твердеть.
В классе становится тихо. Так тихо, что слышу ее бьющееся как товарный поезд сердце.
Черт. Аспен выглядит испуганной. Ее кожа цвета слоновой кости блестит от пота, а два кривых передних зуба впиваются в пухлую нижнюю губу, когда она украдкой бросает нервный взгляд на дверь, несомненно, раздумывая, стоит ли ей убежать.
Слишком поздно.
В классе царит атмосфера предвкушения, все смотрят с затаенным дыханием… в ожидании моего следующего шага.
Каждый из этих неудачников боится меня, и, если я дам понять, что с ней лучше не связываться… они не посмеют мне перечить.
Я мог бы поступить благородно и провести линию на песке.
Я мог бы взять маленькую испуганную птичку под свое крыло и защитить ее.
Я мог бы проявить милосердие к своему новому раненому животному.
Но милосердие — не то, на что я способен.
Удерживаю ее взгляд: — Тебе нужна ручка?
Она заметно сглатывает: — Да.
Мои губы кривятся, когда беру ручку и швыряю ее через весь класс.
— Иди и возьми, рыжая пизда.
Класс разражается смехом и воплями, когда она опускается на свое место.
Мама как-то сказала, что, когда она впервые увидела моего отца, это была любовь с первого взгляда.
Когда я увидел Аспен Фальконе, все было с точностью до наоборот.
Я ненавидел ее лицо и дурацкие веснушки на переносице.
Я ненавидел ее улыбку и кривые зубы.
Я ненавидел ее беззаботный смех и то, как ветер развевал длинные рыжие волосы, когда она качалась на качелях.
Я ненавидел то, как она смотрела на меня, когда наши взгляды встречались, словно могла видеть всех демонов, поселившихся в моей черной душе.
Я ненавидел ее за то, что она лезла не в свое дело и спрашивала о всяком дерьме, о котором не имела права спрашивать.
Я ненавидел ее за то, что она дышала одним воздухом со мной.
Я ненавидел ее за то, что она существует.
10 класс
Нокс
Ярость закипает в крови, когда я наблюдаю за ними в пустом классе.
Аспен указывает на что-то в учебнике, пытаясь объяснить Кену Ракману — нападающему футбольной команды — математику во время обеденного перерыва.
Но этот тупица слишком занят, чтобы сосредоточиться на ней.
Руки сжимаются в кулаки, мне не нравится, что он так близко к ней.
— Извини, но это лишено смысла.
Аспен поднимает на него глаза: — Ой, — впивается зубами — зубами, на которых теперь стоят брекеты, — в нижнюю губу, — давай попробуем другой способ.
Ухмыляясь, он откладывает карандаш.
— Или… как насчет того, чтобы пойти ко мне домой позже и продолжить там?
Раздражение расползается по телу.
Каждый парень в школе знает, что от Аспен нужно держаться подальше.
Не потому, что я ревную.
А потому, что разрушение ее жизни единственное, что приносит мне хоть какое-то удовлетворение.
Она распускающийся цветок, который нужно вырвать из земли прежде, чем он зацветет.
— Хм… — ее щеки заливаются румянцем, и она заправляет прядь волос за ухо, — то есть, наверное, можно.
Придурок ухмыляется: — Отлично, — его взгляд падает на ее грудь, — может, после посмотрим фильм и потусуемся?
Только через мой чертов труп.
Аспен
О, Боже мой.
Неужели Кен Ракман флиртует со мной?
Святое дерьмо. Я по уши влюблена в него еще с прошлого года, когда он исправил ошибку команды и спас игру против «Викингов».
А теперь он просит позаниматься у него дома и посмотреть фильм.
Мне хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это действительно происходит, потому что я не из тех девушек, которых футболисты приглашают на свидания.
Я из тех, кого они избегают.
— Конечно, — щеки пылают, и понимаю, что, должно быть, покраснела, — это было бы… — слова застревают в горле, как только вижу его… нависающего над нами как темная грозовая туча.
Сердце колотится от страха.
Трентон Нокс — или просто Нокс, как все его называют, — проклятие моего существования.
Он не только из кожи вон лезет, чтобы превратить каждый день моей жизни в ад… он также сделал все, чтобы я стала изгоем в обществе, и чтобы у меня не было друзей.
Я должна была догадаться, что он затаился неподалеку и, несомненно, выискивает новые способы заставить меня страдать.
Боже, как же я его ненавижу.
Настолько сильно, что хочу, чтобы он попал под автобус, либо был пойман за какую-нибудь глупость и посажен в тюрьму. К сожалению, последнему не суждено сбыться, потому что его отец агент ФБР.
Свирепо смотрю на него: — Что ты здесь делаешь?
Игнорируя меня, он переключает свое внимание на Кена.
Внезапно тот встает и хватает рюкзак.
— Хотя, если подумать, сегодня не получится. У меня есть одно… дело.
У меня отвисает челюсть, когда он направляется к двери, и требуется вся сила воли, чтобы не заорать.
Ноксу даже не пришлось говорить, чтобы вселить в него страх Божий.
Знаю, что он устрашающий и пугает всех в школе — черт, да что там, во всем долбаном городе — до усрачки, но это просто смешно.
В
