на землю и остудить его пыл, я сказал своему заму правду.
— Вероника подаёт на развод. Если через полчаса я с ней не встречусь и не поговорю, то развод точно неизбежен. — Видимо, моё выражение лица было чересчур пронизано страдание и болью, потому что Олег побежал к нашей глупенькой, молоденькой, прелестной секретарше Настеньке с криком «Алексею Владимировичу плохо, Настенька, золотце, аптечка, валокордин, валерьянка, срочно!». Тут уже всполошились все. Меня попытались усадить, потом уложить на диван в приёмной, после кто-то дал мне стакан с водой. А Вера Игнатьевна — бухгалтер от Бога принесла лёд кубиками, с сознанием дела, заявив, что вода со льдом гораздо лучше, и мне непременно должно стать легче, только надо ещё в воду со льдом накапать тридцать капель корвалола или валокордина, и уж тогда я точно оживу. Хотя, собственно, я и помирать то пока не собирался. В сложившейся суете я понял, как мне повезло с подчинёнными. В очередной раз моё эго торжествовало, ведь только такой бравый руководитель мог собрать такую дружную и верную команду сотрудников под своим началом. Я даже на какое-то время забыл о Веронике, но снова зазвонил мобильный. На дисплее телефона высветилось «Любимая», звонила Ника… Если бы только Вероника догадывалась, что она для меня — любимая, единственная и самая желанная женщина на свете! Но она ничего не знала, ведь у нас с ней был лишь фиктивный, деловой брак. И в брачном договоре я в своё время чётко прописал, что никаких близких отношений, чувств не может быть между мной и Никой. И я строго исполнял этот пункт. Но… Теперь я дрожал только при одной мысли, что Вероника уйдёт от меня, оставит, и мы больше не будем с ней «вместе». Я нервно сглотнул, придал голосу уверенности и ответил на звонок Ники:
— Вероника, я скоро буду, никуда не уходи.
— Я заказала твои любимые пирожные с бананом и маскарпоне и латте. Латте уже остывает, поторопись пожалуйста. — И в её голосе я снова услышал столько нежности и тепла как в ту нашу с ней первую ночь, прекрасную ночь, которую мы провели вместе.
— Ника, я уже вызвал лифт. — Сбросив звонок, я вдруг понял, что до жути боюсь встречи с собственной женой.
Глава 2
Я — мужчина тридцати семи лет с уже посеребренной проседью волос, у которого есть яхта в Ницце, четырёхэтажный коттедж на Рублёво-Успенском шоссе, исторический особняк в Риме, построенный ещё в восемнадцатом веке, скромный автопарк также из «Роллс-Ройса», «Кабриолета» и тонированного «Гелендвагена», банковский счет с множеством нолей, личный водитель и собственный строительный холдинг. Да, под моим началом трудятся без малого двести человек, возводят, строят элитные высотные дома. Я сам построил свой бизнес с нуля. Мне тогда никто не помогал. Да и некому было помочь. Мать меня воспитывала одна. Отец мой, как водится, по легенде, был то погибшим лётчиком, то затонувшим подводником. А выражаясь простым языком, папаша мой бросил нас с мамой, когда мне исполнился год, устав от пелёнок, распашонок, детских криков и семейного быта. Мама моя работала учительницей русского языка и литературы. Так что с её крошечной зарплатой мы всегда были духовно богаты и материально бедны. И надеяться я в этой жизни мог только на себя. Друзей у меня не было, только конкуренты. Я сам отбивался от бандитов, которые хотели меня подмять под себя, участвовал в стрелках с такими же малиновыми пиджаками. Про меня говорили, что я родился в рубашке. Поскольку неоднократно уворачивался от пуль перестрелок и ни разу меня не зацепило. Стояли лихие девяностые. Каждый выживал, как мог. Получив диплом экономиста, я решил основать свою строительную фирму. Мой строительный холдинг не сразу стал приносить мне золотые бобы. Я то терпел крах, то снова поднимался в гору. Когда я был на высоте, женщины меня обожали. Но стоило моим деньгам уйти как вода сквозь пальцы, женщины тут же бросали меня. Ни одна из них меня не любила. Поэтому до тридцати пяти лет я не женился. Я не хотел себя связать с акулой, которая откусит по локоть и оберёт меня до нитки. Как только я стал «большим» человеком, то стал менять женщин как перчатки. Я выбирал помоложе, посочнее и вкушал каждую как тропический нектар. Но лишь на одну ночь. После ни с одной из своих ночных бабочек я никогда более не виделся. Я не любил и меня не любили. Женщинам нравились мои деньги, а они меня ублажали в постели. Каждый получал то, что хотел. Я не верил в любовь. Все эти слова про чувства, отношения, любовь я не переносил на дух. Я злился, когда мои подчинённые умилительно говорили о поцелуях, нежностях, объятьях и романтичных, идеалистических планах на будущее. В современном мире все продаются и покупаются. А вся эта химия, любовь…полная чушь. Так думал я до встречи с Вероникой… Я ехал в лифте и вспоминал нашу совместную жизнь с Никой. Минуты, что я пролетел в лифте, показались мне вечностью. Наконец-то стеклянные двери лифта распахнулись, я вылетел из здания своего строительного холдинга как пробка из шампанского. Я решил не бежать, дабы не выглядеть слишком растрепанным и взволнованным. Бодрой походкой я направился в кафе «Пегас» в пяти минутах ходьбы напротив моего офиса. Робея, я открыл дверь своего любимого некогда «Пегаса»… Здесь подавали изумительные пирожные с бананом и маскарпоне. Я по привычке приходил сюда, когда одолевали сомнения, проигрывал очередной тендер на строительство, злился, огорчался или страстно желал признаться Веронике в своих чувствах. Я садился у окна с прекрасным панорамным видом на парк с искусственным прудом, украшенным множеством разноцветных лилий, в которых вальяжно медленно плавали иссиня-чёрные лебеди. У меня даже не спрашивали заказ, все официанты, итак, знали наизусть мои предпочтения. Но сегодня я не хотел ни пирожные с бананом, ни любимый латте. Я был растерян, озадачен и…напуган. Я надеялся увидеть Нику с её неизменной улыбкой на лице и услышать приветливый, тихий, нежный голос. Я мечтал, что Вероника мне скажет буднично: «Дорогой, это какое-то недоразумение. Я просто очень хотела тебя увидеть. Не сердись на меня.». Или что это окажется розыгрыш, нас снимет скрытая камера, а потом мы вместе посмеёмся над комичностью ситуации. Но наяву я увидел совершенно другую картину.
Потухший взгляд, устремлённый в одну точку, опущенные плечи, невзрачный макияж, сбившиеся и уже слегка растрепавшиеся кудри, которые Вероника нервно теребила своими похудевшими и бледными руками. Последнее
