гахолиновой печи кофе и выпил несколько чашек. Боль не отпускала его, однако, несмотря на боль и выпитый кофе, ему хотелось спать.
Внезапно он проснулся. Начинало светать. Он понял, что проснулся оттого, что кто-то дернул дверь его хижины. У него отлегло от сердца: наконец-то он получил помощь. Двое мужчин в городской одежде стояли возле хижины. Весьма приличные мужчины, хотя они как-то странно, боязливо оглядывались вокруг. — Я болен! — сказал он, не поднимаясь со скамьи и с удивлением увидел, как боязнь на их лицах превратилась в панику. Они вдруг побежали, даже не постучав в дверь. Через мгновение он услышал взревевший мотор, и затем звук мотора затих вдали.
Впервые почувствовав настоящую тревогу, он поднялся и выглянул в окно. Автомобиль уже скрылся за поворотом. Он не мог ничего понять. Почему они так внезапно исчезли, охваченные паникой, и даже не предложили ему помощь?
На востоке было светло. Значит, он проспал всю ночь до утра. Правая рука распухла и очень болела. Но в основном он чувствовал себя неплохо. Он согрел себе кофе, приготовил овсянку и снова лег, надеясь, что, немного погодя, сможет рискнуть спуститься к Джонсону. Если, конечно, за это время к нему не придет кто-либо на помощь, кто не будет таким сумасшедшим, как те, что в панике убежали при виде больного Человека.
Однако он вскоре почувствовал себя значительно хуже и понял, что начинается рецидив. К полудню он уже был основательно напуган. Лежа на скамье, он стал сочинять записку о том, что случилось с ним. Его, наверное, скоро найдут, ведь его родители будут звонить Джонсону на днях. С большим трудом он написал левой рукой на бумаге несколько слов и подписался просто: Иш. Полное свое имя. Ишервуд Вильям, было бы слишком долго писать, к тому же все знали его по имени Иш.
Вскоре он ощутил себя моряком, спасшимся с корабля, потерпевшего крушение, и увидевшим на горизонте паруса корабля: он услышал рев моторов двух автомобилей, едущих по дороге. Однако они проехали мимо, не остановившись, хотя он кричал. Правда, он понимал, что слишком ослаб, и голос его вряд ли слышен на дороге, которая находилась в сотне ярдов от хижины.
Несмотря ни на что, с наступлением сумерек он с трудом поднялся и зажег керосиновую лампу: ему не хотелось оставаться в темноте.
Осторожно он наклонил свое негнущееся тело, чтобы заглянуть в маленькое зеркало, расположенное слишком низко для него из-за ската крыши хижины. Его вытянутое лицо всегда было тощим, так что обтянутые кожей кости лица не удивили его, но на щеках под загаром были видны ярко-красные пятна. Большие голубые глаза налились кровью, и взгляд их был диким. Длинные коричневые волосы, всегда непослушные, сейчас торчали в разные стороны, завершая портрет очень больного молодого человека.
Он снова лег на скамью, больше не чувствуя страха, хотя теперь был почти убежден, что умирает. Вскоре его охватил страшный озноб, который сменился жаром. Лампа на столе горела ровным светом, и он мог видеть внутренность хижины. Молоток, который он уронил, все еще лежал на полу, рукояткой вверх.
Проходили часы. Его мучили кошмары, прерываемые жестоким кашлем, приступами холода и жара. Розовая сыпь покрыла все тело и руки.
И затем он провалился в глубокий тяжелый сон.
* * *
Проснувшись утром, он внезапно ощутил какое-то удовольствие. Ему казалось, что состояние его еще больше ухудшится, но напротив, он чувствовал себя много лучше, чем вчера. Он совсем не задыхался. Жар в руке сменился приятной прохладой. Вчера ему было так плохо, что он совсем не думал о руке. Сегодня же и болезнь отпустила его. и рука прошла, опухоль спала. Как будто эти два недуга боролись между собой, и оба погибли, не добившись победы. К полудню в голове его прояснилось и даже слабость прошла.
Он немного поел и решил спуститься к Джонсону. Он не стал ничего собирать, а взял только тетради и камеру. Но в последний момент что-то его толкнуло, и он поднял молоток, отнес его в машину и положил на пол возле ног. Вниз он ехал медленно, лишь изредка пуская в ход правую руку.
У Джонсона все было тихо. Он подогнал автомобиль к бензоколонке. Никто не вышел, чтобы наполнить бак, правда, в этих диких горах это было неудивительно. Он нажал гудок и подождал. Через минуту он вышел из машины, поднялся по выщербленным ступеням и вошел в комнату, где можно было всегда купить сигареты и обсудить новость с Джонсоном. Но там никого не было.
Он почувствовал недоумение. Как всегда после пребывания в горах, он не знал точно, какой сегодня день. Вторник. Но может и среда, или даже четверг. Во всяком случае середина недели. Не воскресенье. В воскресенье, а иногда и на весь уикэнд Джонсон запирал лавку и укатывал куда-нибудь в путешествие. Джонсон был человек легкомысленный и никогда не считал, что работа важнее, чем удовольствие. Но Джонсон все же в большой степени зависел от торговли во время рыболовного и туристического сезона; так что вряд ли он уехал надолго. А если все же он уехал надолго, он непременно запер бы дверь. Впрочем, кто знает этих людей, живущих в горах. Об этом случае стоит написать в книге. Однако бак его машины был почти пуст. Он накачал себе десять галлонов бензина и с трудом выписал чек, который оставил на стойке вместе с запиской: «Вас не было. Взял 10 галлонов. Иш.»
Он поехал по дороге и внезапно ощутил легкое беспокойство: Джонсон уехал, оставив дверь незапертой; нет рыбаков, автомобиль, проехавший ночью, и, самое главное, два человека, которые убежали, увидев больного человека в одинокой хижине в горах. Но день был прекрасный, рука почти не беспокоила его, более того, он совсем оправился от какой-то странной болезни, которая вряд ли была связана с укусом змеи. Он чувствовал себя почти совсем здоровым. Дорога вилась между рощами деревьев вдоль небольшой шумной речки. К тому времени, как он подъехал к гидростанции, он уже совсем оправился.
На гидростанции все было, как обычно. Слышался шум больших генераторов, бурлила вода, обрушиваясь на турбины. На мосту горели фонари. Он подумал про
