своеобразное положение: они были одновременно титульной национальностью и национальным меньшинством. В последовавшие после голода десятилетия несколько волн переселенцев прибыло в Казахстан. Так демографическая политика властей привела к дальнейшему сокращению доли казахов в населении республики10. Лишь по переписи 1989 года казахи обогнали по численности русских (39,7 и 37,8%), и только перепись 1999 года, проведенная спустя восемь лет после распада СССР, зафиксировала, что казахи составляют более 50% населения Казахстана, к тому времени уже независимого государства11.
С точки зрения людских потерь голод в Казахстане, безусловно, был одним из самых гнусных преступлений сталинизма. Но история этого голода в большой степени осталась скрытой как в Казахстане, так и на Западе. Настоящая книга является попыткой рассказать эту историю и ответить на два вопроса, тесно связанные друг с другом: каковы были причины казахстанского голода 1930–1933 годов и как сведения об этом голоде, который долгое время практически не учитывался в нарративах о сталинской эпохе, влияют на наше понимание советской модернизации и национального строительства? Книга начинается с предпосылок голода, уходящих корнями в последние десятилетия Российской империи, и заканчивается медленным восстановлением республики в середине 1930-х, в годы, последовавшие за голодом. Я утверждаю, что причиной голода 1930–1933 годов в Казахстане стала решительная попытка Москвы превратить тюркоязычных мусульман-кочевников, известных как «казахи», вместе с конкретной территорией, Советским Казахстаном, в современную советскую нацию. Я прихожу к выводу, что казахский голод стал жестоким средством, позволившим создать Советский Казахстан как стабильную территорию с четко очерченными границами и как неотъемлемую часть советской экономической системы, а также выковать новую национальную идентичность казахов.
Однако эта проводимая государством модернизация была очень неравномерной. Во многих вопросах Москва так и не смогла достичь своих целей. Хотя в результате бедствия, в полном соответствии с целями московского «национального строительства», национальность стала главным маркером казахской идентичности, альтернативные формы этой идентичности исчезли не полностью. Да, казахские кланы трансформировались под влиянием голода и утратили связь со своими корнями, уходившими в систему кочевого скотоводства, но приверженность казахов тому или иному клану продолжала играть важную роль и после голода. Москва стремилась превратить Казахстан в центр производства мяса, способный соперничать с Чикаго, но радикальная программа преобразований под руководством государства привела к полному коллапсу скотоводческой экономики в республике12. К осени 1933 года более 90% животных в Казахстане погибли – удивительный поворот событий на территории, которая прежде была самым главным центром скотоводства в Советском Союзе13. Москва потратила более трех десятилетий на то, чтобы восстановить численность овец и крупного рогатого скота в республике до прежнего уровня14. В конечном счете, впрочем, ни Казахстан, ни казахов не удалось интегрировать в советскую систему в соответствии с первоначальными пожеланиями. Шрамы, оставленные событиями 1930-х годов, не давали покоя республике в советское время и способствовали ее трансформации в независимое государство в 1991 году.
Как получилось, что история казахского голода, одного из самых ярких следствий сталинской модернизации, оказалась оттеснена на задворки истории? Отчасти дело в том, что коллективизация, повлекшая опустошительный голод на Украине, в Казахстане, в бассейне Волги, на Дону и на Кубани, рассматривалась в основном с точки зрения земледельцев. В 1929 году Иосиф Сталин объявил первую пятилетку – радикальный план, согласно которому Советскому Союзу предстояло пройти индустриализацию и «догнать» капиталистический Запад. Основой этого модернизационного плана была коллективизация сельского хозяйства. Принуждая сельских жителей отказаться от своей земли и скота и вступить в колхозы, Москва стремилась взять под контроль продовольственные ресурсы страны и увеличить производство мяса и зерна, в первую очередь пшеницы. Введение колхозов позволяло Москве уничтожить местные учреждения, разорвать существующие связи между жителями и прочно установить советскую власть в сельской местности, так долго ускользавшей от контроля большевиков.
Рассмотрению этой атаки была посвящена обширная литература, сосредоточенная почти исключительно на советских крестьянах15. Подобный подход вполне оправдан: земледельцы составляли подавляющее большинство жителей СССР. Накануне Октябрьской революции 1917 года крестьяне насчитывали более 85% населения страны, в то время как доля промышленного пролетариата едва достигала 3%16. Большевики, захватив власть во имя «рабочего класса», обнаружили, что находятся во главе страны, по большей части состоящей из земледельцев. Во время нэпа (1921–1928) «крестьянский вопрос» был главной заботой большевиков, старавшихся обеспечить стабильные поставки хлеба из деревни в город и обсуждавших, как включить в государственные структуры эту идеологически подозрительную часть населения. Коллективизация была запущена Сталиным в разгар продовольственного кризиса, вызванного нехваткой зерна на государственных рынках, и имела целью заставить непокорных крестьян повиноваться власти.
Но из-за повышенного внимания к земледельцам другие грани коллективизации оказались в тени. На окраинах бывшей Российской империи большевики столкнулись с жизненными укладами, сильно отличавшимися от крестьянского: на Крайнем Севере преобладали охотники и собиратели, значительную часть населения Дальнего Востока составляли рыбаки и охотники, большинство населения Казахстана, Киргизии, Туркменистана, Кара-Калпакии, Бурят-Монголии и Калмыкии занималось кочевым скотоводством17. Если рассматривать историю коллективизации более широко, включая в нее и эти области, мы увидим, что Советский Союз был не только европейской, но и азиатской державой. Проводя коллективизацию, советская власть стремилась не только увеличить производство зерна, но и уйти от пастушеского скотоводства с далекими откочевками, заменив его сетью мясокомбинатов и скотобоен18. Подобно другим державам в межвоенный период, Советский Союз старался усилить государственный контроль над засушливыми областями и преобладавшими там кочевыми сообществами19.
Рассказы о голоде, который породила советская коллективизация, по большой части – особенно на Западе – посвящены украинцам20. Этому есть несколько причин. Прежде всего, от голода умерло больше украинцев, чем представителей какой-либо другой национальности. По подсчетам ученых, в годы коллективизации жертвами голода стали от 5 до 9 миллионов человек21. Многие из них были украинцами, составлявшими большинство населения Украины, а также значительную часть жителей Кубани. Считается, что только на территории Украины умерло от 2,6 до 3,9 миллиона человек (как украинцев, так и представителей других этносов)22. В абсолютных цифрах Украина в годы коллективизации пострадала больше всех.
На Западе внимание к украинскому голоду поддерживается украинской диаспорой. С точки зрения многих украинцев, голод сыграл решающую роль в формировании национальной памяти. Значительная часть работ ученых об украинском голоде посвящена вопросу, использовал ли Сталин это бедствие, чтобы покарать украинцев как этническую группу, и дискуссии по этому вопросу часто переходят в яростную полемику, подогреваемую как идеологическими разногласиями, так и политической напряженностью, царящей в нынешних российско-украинских отношениях23. Прозвучали призывы к международному сообществу признать украинский голод геноцидом и потребовать от России компенсации
