и положили. А так — да, раньше набор фрез возьмешь — и сразу в размер, вместо слесарки. Хотя Иваныч тоже дает, каким был, таким и остался тюфяком. Жопу от стула не заставишь оторвать, так даже сидя он ни за что над инструкцией утруждаться не станет. Я-то его сто лет знаю, вместе всю жизнь проработали. Ну и видит, что Игорек у меня зеленый, его пошлешь, а он и не поймёт. Хитрый жук. Самому, что ли, сходить, заставить Иваныча поработать? Ну уж нет, он в отместку такую приспособу наваяет, что все допуски пойдут к чертям.
— Понятно, Иваныч, значит, козел, — я поскреб макушку.
Я нацепил очки, полистал технологию. У нас после горизонталки идет пескоструйка и термичка, а уже потом мне в размер под пробку припиливать. Придется-таки. Пазик здесь 5Н12, 5-й класс чистоты, значит, пробка эта как балда в проруби болтаться будет.
— Ладно, на такой случай у нас свои приспособы есть! Сейчас принесу, — я с важным видом по учительски поднял палец. — Надо поискать в закромах. А ты пока на-ка, перечитай техпроцесс от корки до корки. Да пошустрей давай.
Игорь покивал для порядку. Раньше было время, когда нас, молодых, гоняли в хвост и гриву, чтобы мозги включали и в техническую документацию вникали. Оттуда и приспособы разные кустарные появлялись, чтобы детальки было сподручней клепать, да норму вырабатывать. А нынешнее поколение, оно такое — на выдумку тяжело поднимается. Нету в них смекалки заводской и задора в хитрых глазенках. Интернеты умение мыслить разъели. Чуть что не по технологии, так хлопают глазами — дядь Валер, так не написано же… Ну так я, было время, даже в техпроцесс и не заглядывал. Не то чтобы чертежи помнил наизусть, я просто саму логику производства знал, чуйку и опыт использовал. Где какие шероховатости, какие допуски, куда деталька по итогу встанет! Жух-жах, в размер сразу — и на всю бригаду закрывали нормочасы! И флажок красный передовой тогда — тоже нам. Гордились мы заводом и своим трудом. Да и страной тоже… Эх, золотые времена были.
— Как скажете, дядь Валер, я тогда вас тут подожду, пока вы свою приблуду найдете, — Игорь вытащил свой телефон и, опершись о станок, включил какое-то очередное видео.
— Не приблуду, а приспособу, — пробурчал я. И телефон убери, документ изчай.
Толку от таких как он не будет, если не взяться плотно за его обучение. Я что, мамка? Нет. Но совесть не позволит на откуп случайностям его обучение отдать. Сделаю, что смогу. Не захочет — заставим. Сейчас это молодое дарование даже в кроссовках по цеху ходит вместо специальных ботинок. Грубейшее нарушение техники безопасности. Ничего, это развлечение ненадолго — пока стружкой ногу не порежет, а то, видите ли, жарко ему.
Я же тем временем пошел к верстаку — но услышал какой-то шорох и притормозил. А это в проходе между рядами наш токарь с третьего участка, Санёк Яровой, успев, пока мы ковыряемся с просроком, переодеться и пропуск забрать, совал в свою тумбу какой-то документ. Прямо на документе лежал кусок торта «Птичье молоко».
— Саня, а по какому поводу шикуем? — спросил я, проходя мимо. — Тортики жрем, а меня не угощаем.
Яровой, как и я, относился к старой гвардии, это про нас теперь шутливо говорили — с них уже песок сыплется. Раньше я так говорил про старших — думал, это смешно. На «Ростоборонмаш» мы с Саньком пришли в одно время — сорок два года назад, только я осенью, а он — летом.
— А, Никифорыч! Так Машка, наша табельщица, проставляется, — кивал Саня. — Сходи… Только там это самое… Бумаги она на подпись дает. Совмещает, так сказать, рабочее с праздничным. Я вот подмахнул.
Внук, что ли, у Машки родился? Надо спросить. В этот момент со спины раздался писклявый голос нашей контролерши.
— Валерий Никифорович!
— Есть такой! — откликнулся я.
И обернулся, едва не столкнувшись с Катюшей. Та расплылась в искренней улыбке.
— Вас табельщица к себе приглашает!
— Валера, настало твое время! — захихикал Яровой, наконец, спрятав кусок торта в тумбочке.
Что называется, сам не гам и другому не дам. Потом же понесет сухарик на мусорку.
— Атам наливают, Катюх? — хмыкнул я, подмигнув контролерше.
— Я шо, знаю? — Катька пожала плечами и продефилировала к выходу из цеха. — Меня никто не зовёт! Хи-хи!
Пигалица, блин. Я проводил Катьку взглядом, наблюдая, как аппетитно она качает упругими бедрами.
Эх, если бы молодость знала, если бы старость могла! Ну пойду схожу, узнаю, что за праздник, один хрен часов до восьми придется тут тарабанить. Я все-таки порылся в тумбе, пытаясь вспомнить, вернул ли мне приспособу Казаков. Приспособа — это такая штука индивидуальная, которую специально под детали делаешь, чтобы, так сказать, производственный процесс облегчить, и за годы работы таких обычно столько скапливается, что вся тумба забита. А Казаков тот еще чудик — два десятка лет уж на заводе, а все ходит приспособления у смены клянчит. Так и ещё и к себе в тумбу замылить норовит Приспособу я все-таки нашел, по пути к табельщице завернул к станку Игореши, глядь — а того уже в курилку как ветром сдуло. Вместе с телефоном. Ладно, оставлю ему приспособу, а как ворочусь — настроимся и погоним.
В каморке табельщицы, которую язык не поворачивался назвать кабинетом, действительно что-то отмечали. На столе стояла бутылка шампанского, разлитого по пластиковым бокалам, тарталетки с чем-то вроде сыра и тот самый торт «Птичье молоко», которое я у Ярового приметил.
— Здрасьте! — я довольно потер руками, заходя в этот самый кабинет. — А покрепче шампанского есть что? Или у нас женский праздник? Чай не март месяц.
— Покрепче начальство не разрешает, — улыбнулась Машка. — У меня внук родился, Валер! Обмыть надо.
— Ну, за внука, так и быть, пригублю и женское пойло. Внук — это ж святое дело. Не каждый день внуки нарождаются. Хотя внучка — тоже хорошо.
Я подошел к столу, собираясь слопать тарталетку
