Если бы эти люди догадались, что я цыган, они могли отвезти меня к ним. Конечно, в таком случае родственники узнали бы меня, с радостью встретили и взяли под свое крыло.
Но я не хотел в Болонью. Потому что именно там в первую очередь стал бы искать меня злодей Сандино, если бы понял, что у меня был шанс остаться в живых. Он уж точно послал кого-нибудь из своих дружков на болонскую дорогу, чтобы меня перехватили, если я попытаюсь добраться до своих. Наверняка он сообразил, что мне некуда было больше податься, и поручил кому-нибудь из своих разбойников схватить меня и притащить к нему, главарю шайки. Я вздрогнул от одного лишь воспоминания об ужасной дубинке Сандино, от удара которой я упал в реку и угодил в тот жуткий водоворот.
Леонардо, то есть человек, который с помощью собственного дыхания изверг воду из моих легких, сказал:
— Мальчик мелковат ростом и щупловат, но, возможно, просто из-за недоедания. Скоро мы узнаем, из запрещенного он племени или нет. Послушаем, что он скажет, когда проснется.
Вот тогда я и решил не говорить им правду о своем происхождении. Они могли пожалеть тонущего мальчика, но в них были сильны предубеждения против моего народа.
Кочующих людей знают во многих странах. Мы известны как хорошие кузнецы, мастера по плетению корзин и жестянщики. И еще мы славимся даром предсказывать будущее.
Есть у нас такой дар или нет, но если цыгана попросят предсказать чью-нибудь судьбу, да еще и заплатят за это, он, как и любой другой, может попробовать угадать, что ждет этого человека в будущем.
Моя бабушка была искусной предсказательницей. Она могла так тонко вести беседу и так «разговорить» человека, что все приходящие к ней невольно рассказывали о себе намного больше, чем хотели. В конце такой беседы она давала совет в зависимости от ситуации, как портной кроит материал по меркам заказчика. Но при этом бабушка была настоящей целительницей. Она распознавала и болезнь тела, и болезнь духа. Зачастую это была душевная боль, свойственная роду человеческому, — из-за безответной любви, одиночества, страха перед старостью.
Многие приходили к ней за лекарством. И совсем не ясновидение позволяло бабушке понять, что беспокоило человека, а простая наблюдательность. Так наблюдают за небом, чтобы предсказать погоду, или за деревьями, чтобы определить сезон года. Нужно было только внимательно посмотреть и истолковать увиденное.
Если у человека пожелтели белки глаз — значит, больна печень или почки и ему надо пить отвар петрушки, чтобы очистить кровь. Человеку, страдающему бессонницей и испытывающему тревогу, бабушка рекомендовала ромашку как расслабляющее средство и млечный сок салата-латука, который успокаивает. Она могла определить, что женщина бесплодна, по состоянию ее шеи. Сухая, морщинистая кожа на шее или глубокие складки указывали на пустую матку. Женщин обычно пугала способность бабушки знать заранее, что их тревожит, еще до того, как они расскажут о своей беде. Но уходили они с новой надеждой, унося с собой настой из руты и можжевельника, предназначенный для очищения пути к матке.
Девушки часто хотели получить снадобье, чтобы узнать своего суженого. И получали стебли тысячелистника, которые нужно перед сном положить под подушку и при этом произнести специальный заговор.
У ног Венеры ты растешь,
Трава тысячелистник.
Прошу, будь милостив ко мне,
Яви мне милого во сне.
Бабушка знала и многие другие традиции и поверья сельских жителей.
И еще она знала, когда умрет.
Ясновидение снова было ни при чем. Скорее всего, она понимала, как должно биться сердце, и ощущала, что ее сердце слабеет.
Бабушка не владела магией, у нее не было какого-либо особого дара. То есть если отсутствие глупости не считать даром.
Но ее способности вызывали ревность и зависть у других, именно поэтому мы никогда не оставались долго на одном месте.
Городским властям и деловым людям не нравился любой вид конкуренции, вдобавок по отношению к нашему народу существовало такое предубеждение, что нас без всякого суда или обвинения в преступлении могли обречь на смерть лишь за то, что мы цыгане.
Поэтому я решил, что не буду говорить правду этим людям, вытащившим меня из воды. Наблюдая за ними из-под полуопущенных век, я стал придумывать историю, которую им расскажу.
Определенно они не были наемниками, ибо не имели при себе оружия. Лошади их были породистые, сильные, они годились скорее не для битв, а для преодоления больших расстояний. К седлам не были приторочены охотничьи атрибуты, пища у моих спасителей была простая: сыр, хлеб, фрукты и вино. Я сделал вывод, что днем они путешествовали, а на ночь где-нибудь останавливались.
Я пытался отгадать цель их путешествия. Переметные сумы были набиты битком, но не продуктами или тряпками, а книгами и бумагами. Эти люди не были ни купцами, ни торговцами и, похоже, не придавали значения чинам и званиям.
Между собой и с другими они общались непринужденно. Но все они считались с мнением человека по имени Леонардо да Винчи. Это был тот, кто так тщательно выговаривал мое имя.
Я сразу стал звать его маэстро. Но один из его спутников поправил меня и сказал, что более подобающим будет «мессер»[1], так обращаются к именитым гражданам. Однако Леонардо прервал его.
— Если мальчику нравится звать меня маэстро — пусть так и будет.
Для меня он навсегда останется маэстро.
Глава 4
Время катилось к вечеру. Они согрелись у костра и достали еду, собираясь пообедать.
Толстяк, которого звали Грациано, увидел, что я проснулся, и протянул мне какую-то еду. Я отшатнулся. Маэстро прекратил трапезу и махнул мне рукой, чтобы я подошел. Я отказался, покачав головой.
— Тогда мы подождем, пока ты не подойдешь.
Он отложил еду и взялся за книгу. Я ждал, что произойдет дальше. Никто не стал возражать.
Его друзья вполголоса переговаривались между собой. Еда лежала на траве. Я испытывал сильный голод. К тому же продрог до мозга костей, пока болтался в ледяной воде. В общем, я подошел к костру и сел рядом с ними.
Маэстро отложил книгу и протянул мне кусок хлеба.
— В нашей компании принято есть всем вместе, — сказал он.
Я взглянул на его спутников. Продолжая разговор, они протягивали мне еду и питье, словно я был им ровней.
— Нам пора в путь, — сказал Грациано, — если, конечно, мы хотим добраться до места засветло.
— Где живет твоя семья? Недалеко отсюда? — спросил маэстро.
