олигофрен Белков. Кажется, его осудили к принудительному лечению, но Легостаев в подробности не вдавался: мать на суд его не повела, и показания следователю он не давал, только мама, как представитель потерпевшего, рассказала все в отделении милиции, приложив справку, что ее сын допрошен быть не может по показаниям здоровья. Справку приняли, Легостаева не трогали, но оперативность, с которой милиционеры вычислили и поймали маньяка, запала ему в душу настолько, что Легостаев всерьез колебался одно время между юридическим факультетом и медицинским и выбрал последний не в последнюю очередь потому, что боялся курса лекций по философии: вот уж что он разуметь не мог. Но на всю жизнь он сохранил уважение к правоохранительным органам, тем более что в двадцать три у него обнесли вчистую квартиру, украв дорогостоящую технику, однако с помощью служебно-разыскной собаки преступники были обнаружены, а техника возвращена практически полностью: за исключением плеера и двух колонок, что жулики успели толкнуть на рынке «Привоз».
В травматологии у Легостаева были свои любимцы и свои, как он говорил, «отвращенцы».
Любимцами он называл тех, у кого полученные травмы были результатом несчастных случаев – будь то травма на производстве, или ожог возле плиты, или перелом в физкультурном зале. Отдельным списком шли переломы ног при беге – уж тут Легостаев старался, себя не помня. К «отвращенцам» относились те, кто получал травмы по глупости – неудавшиеся самоубийцы, которых по ошибке привозили с порезанными венами не в хирургию, переломы рук и лодыжек на скользком, зато чисто вымытом полу, сотрясения головного мозга по пьяни и легкие ушибы копчика. Третьим видом были те, кто получал травмы на уличном льду.
Из-за них Легостаев зиму и не любил.
Несчастные, пострадавшие из-за чужой халатности люди сыпались в травматологию кучами. Вывих, ушиб, перелом, сотрясение; смещение, трещина, рана, гематома; кровь, опухшие конечности, неестественно вывернутые суставы, боль, слезы, бледные, застывшие лица. И ведь не делал человек ничего – просто шел по асфальту, который намедни припорошил снежок, потом залил зимний злой дождик, а после закатал ночной мороз. Где дворники с окладом размером с официальную зарплату ведущего травматолога Легостаева? Где они, с лопатами и бодрым настроением духа? Где щедро выделяемый государством и столь же щедро вывозимый на дачи и коттеджи вышестоящих лиц песок для посыпки улиц? Подорожал песок, извольте реагент – от которого изжевываются шины и трескается покрытие асфальта. Где соль?.. Ах, вы изволите соль, так это не к нам, это к Минпищпрому, и плевать, что на дорогу соль сыпется отнюдь не пищевая. И вот результат – снежная зима и прирост травмированных в двадцать семь процентов. Так это для государства прирост, для отчетов, а на деле – многодетная мать с переломом руки, бабушка семидесяти лет с вывихом берцовой кости и посиневшими от боли губами, мальчишка-скрипач с трещиной в кисти.
Привет, коммунальные службы!..
За это Легостаев зиму не любил. Он вправе был ненавидеть и все остальные времена года – за аварии, за переломы на «тарзанках», за порезы после ныряния рядом с ржавыми баржами, за много другое; но зима представлялась ему врагом. Черт его знает почему.
В приобретенных в модном магазине ботинках «Гриндерс» на шипах холодным зимним утром он бодро шел от своей пассии – Леночки Маликорской, очаровательного создания с розовыми губками, розовыми щечками и розовыми ногтями, крашенными лаком. Леночка всерьез хотела сменить свою фамилию, Легостаев всерьез хотел этому способствовать, но мешало одно: бывший муж Леночки, который восстал против потенциального жениха, как рабы против патрициев. Чего угодно, но этого Легостаев ожидать не мог и совершенно потерялся перед напором рогоносца. С присущей ей дипломатией, Елена развела борцов по разным сторонам ринга и, заняв сторону Легостаева, подключила к проблеме бывшую свекровь; та, при совместной жизни Леночку ненавидя, тут приняла живейшее участие. На христианское Рождество Легостаев сделал Елене предложение, получил слезное согласие с горячим поцелуем и теперь направлялся на работу в прекрасном расположении духа.
Свернув на улицу Зеленую, он заскользил на корке льда и схватился за забор; начинается, мрачно подумал травматолог. Сегодня повалит табор пострадавших, и только успевай лечить беду от царапины до кости наружу, а все почему? Халатность плюс неуклюжесть, черт подери… вот, очередной! Рефлексы действовали быстрее разума – увидев лежащего возле заснеженной колонки мужчину, Легостаев, шаркая «Гриндерсами», подбежал к нему и наклонился.
И тут же отскочил назад.
Мужчина лежал неподвижно, скрючившись в три погибели, поджав колени; лицо его было сине-белым, и Легостаев понял, что перед ним покойник, причем покойник несвежий, вечерний – уж этому их в мединституте учили. Он опасливо подошел снова и, превозмогая брезгливость, снял перчатку и пощупал на шее вену – пульса не было, а шея закоченела. Легостаев посмотрел повнимательнее и вдруг увидел, что на груди трупа, просочившись сквозь рубашку, темнеет пятно засохшей крови.
Травматолог был человеком сугубо гражданским и переломы вправлял с ангельским терпением, но криминала на дух не переносил. Более того, его практически тошнило от вида трупов: вырывающиеся и скулящие пациенты были хотя бы теплыми, а вот мертвецы с их ледяной кожей навевали мысли о бренности всего сущего намного явственней, чем плакаты в морге с проекцией Osseus. Перед Легостаевым лежал мертвый человек – и, скорее всего, убитый человек.
– Мамоньки, господи, что делается-то, что делается, у моего дома-то! – завопил женский голос совсем близко, и тень метнулась в калитку с белой табличкой «2». Легостаев понял, что очевидцем был не он один, но особо не обрадовался: сейчас от женщины толку мало, а труп лежит часов так семь, вон роговицы высохли, да и губы, несмотря на мороз, нехорошие… Нужно было вызывать соответствующие службы, но его телефон, как назло, вследствие халатности хозяина был разряжен: Легостаев забыл зарядное устройство на работе, а у Леночки нужного шнура не оказалось. Он усмотрел маячащую за забором хранившую молчание плотную фигуру в ватнике и крикнул:
– Простите, вы можете позвонить в милицию?
Фигура встрепенулась, пошевелилась и шагнула навстречу.
– А чтой-то?
– Да вот… – Легостаев решил не поднимать панику, – обокрали меня!
– Ах ты ж, бедненький, – посочувствовала фигура из-за забора, но на улицу не вышла. – Так ноль-два набирай!
– Так телефон сел!
– Ах ты ж… ну давай я позвоню, – смилостивилась фигура и отправилась в дом.
Группа немедленного реагирования оправдала свое название: спустя семь минут, Легостаев засекал, на месте оказался уазик с заспанным водителем и двумя сотрудниками патрульно-постовой службы. Старший, лейтенант лет двадцати трех, первым вылез из автомобиля и направился к Легостаеву.
– Ну что тут у вас…
