и положил документ на стойку. Из-за зеленоватых стекол очков на меня смотрели равнодушные глаза, напоминавшие маслины.
— На сеньора заявки нет. Следующий, — проскрипел голос чиновника. Разномастная очередь колыхнулась, сдвинув меня влево. Правой рукой чиновник штемпелевал чистую страницу очередного документа, левой сгребал в конторку деньги, полученные за визу. Очередь после очередного удара штемпеля передвигалась еще на шаг.
На следующий день я пришел в консульство едва ли не первым. Чиновник, словно увидев меня впервые, небрежно повертел в пальцах паспорт и полез в гроссбухи.
— Сожалею, ничего нет. Следующий.
На сей раз я решил сражаться до победного. Будут же у него когда-нибудь паузы в работе, прервется хотя бы раз эта людская цепочка из рабочих, возвращающихся в Испанию со своими семьями, туристов, жаждущих посмотреть корриду, «хиппи», мечтающих о теплом юге.
Чиновнику, хотя он и работал виртуозно, приходилось жарко: щелк — печать украсила очередной паспорт, звяк — летят в кассу деньги.
— Сеньор. Может быть, мне обратиться к консулу? — пытаюсь я внести перебой в его налаженный ритм. — Чемпионат мира скоро в Мадриде начнется. Я спортивный журналист!
— О'кэй. Сеньор, в рамках законности я постараюсь ускорить дело.
Занимаясь очередным просителем, чиновник действительно куда-то звонил, что-то выяснял и, лишь отпустив последнего, сказал:
— Министерство иностранных дел хочет, чтобы кто-либо из Международной федерации борьбы подтвердил желательность вашего присутствия на чемпионате. У вас есть там друзья?
— Но при чем здесь Федерация, — переспросил я. — В моем присутствии на соревнованиях заинтересовано Советское телевидение. Я — спортивный телекомментатор.
— Понятно, сеньор. Но если никто не обратится в наш МИД… На всякий случай, приходите завтра пораньше, — сжалился надо мной чиновник,
В отеле попросил портье связать меня с Испанией. Едва успел подняться в номер, как зазвонил телефон.
— Алло, Мадрид… Дворец спорта… Я хочу говорить с президентом Международной федерации борьбы. Хорошо, жду. Алло, господин Эрцеган. Ради бога, говорите по-русски или на своем родном югославском. Спасибо. Беспокоит вас… да-да, тот самый. Нет, не из Москвы, из Парижа. Застрял. Не дают визу. Срываются трансляции. Подтвердите, что я не Джеймс Бонд. Благодарю заранее.
Ух! В ушах стоит гул. Слышимость — будто Мадрид перенесли на Северный полюс.
Ирония судьбы: мечтал попасть в Париж, своими глазами убедился, что он стоит мессы, а сам спешу вырваться из города.
Выхожу из отеля. По Елисейским полям спускаюсь к Сене. Сегодня надо побывать в «Ротонде». Там любили сиживать Э. Хемингуэй и П. Пикассо. Нашел знаменитое кафе без труда. Устроился за столиком. Стулья поставлены так, что сидишь лицом к улице: ты как бы в первом ряду партера, а улица — сцена. Не знал раньше, что есть такое увлекательное занятие — потягивать не торопясь холодное пиво и глазеть по сторонам.
За соседним столиком молчаливая пожилая пара. Судя по всему, американские туристы. Чуть дальше — заросшие юные шведы. Туго набитые походные рюкзаки тут же у столика. Наверное, шведы решили измерить протяженность европейских дорог ногами. Краем уха ловлю обрывки разговоров. Звучит английская, немецкая, итальянская речь. Да и с тротуара чаще всего доносится тот же набор. Странно, и на Монмартре то же, и на ступенях Сакре-Кер, и в Лувре. А где же Франция?
Наверное, есть два Парижа. Первый жители Франции отдали иностранцам, а другой огражден незримой стеной, в него по проторенной туристской тропе не проберешься. Заезжие люди тешат себя иллюзией, что побывали в настоящем Париже. Как те, кто пришел сейчас в «Ротонду». Только вряд ли Хемингуэй, будь он жив, предпочел бы вновь творить за этим столиком. Великая тень знаменитости превратила кафе в людный аттракцион, подобно пражской пивной, в которой якобы бывал бравый солдат Швейк.
Визу я получил. Не знаю, что сыграло решающую роль: подействовал мой звонок президенту или наконец-то сработал бюрократический механизм соответствующего департамента. В эту секунду чиновник консульства кажется мне чуть ли не милейшим человеком на свете. Успеваю попасть на последний мадридский рейс. Это ли не чудо! Ведь уже подумал, что придется не солоно хлебавши возвращаться в Москву.
И вот из Орли самолет уносит меня в Испанию.
Из своего номера звоню в отель, где остановились советские борцы.
— Мистер Преображенский, — нарочно меняя голос, пытаюсь разыграть своего тренера. На другом конце минутная пауза. Тогда повторяю настойчивей. — Я хочу говорить с мистером Преображенским.
— Ты что ли?! — доносится наконец из трубки.
— Ну вот, Сергей Андреевич, вас и разыграть нельзя.
— А что меня разыгрывать? У нас тут слух пошел, что тебя из Парижа пришлось силком вытягивать.
— Так с визой…
— Знаем, знаем. Елисейские поля тебя держали, а не виза.
— Я, может, геройский поступок совершил. Финал чемпионата мира по футболу в Мюнхене. А СССР будет борьбу транслировать: оттого-то, наверное, в испанском МИДе и оторопели.
— Ладно, считай, что поверил. Моей жене перед отъездом позвонил?
— Успел. У них все в порядке. Вручила банку маринованной селедки, будто вы не можете без нее недельку обойтись.
— Смотри, не открывай. Не для себя — «тяжам» для аппетита давать будут. На еду они уже и не смотрят. Гореть начинают — нервы. Ну до завтра, увидимся в зале. У меня для тебя сюрприз есть.
Утром, прихватив трехкилограммовую банку тихоокеанской сельди, тороплюсь в зал. Преображенского нахожу сразу же.
— А где сюрприз? Меняю на банку, — атакую я его.
— Давай, давай, без разговоров. На трибуну посмотри над главным судейским столом. Видишь?
— Колесник?!
— Он самый, с нашими туристами пожаловал на чемпионат.
— Так он же на Кубе тренером работает?
— Ну ты это у него узнаешь. Давай торопись, заждался тебя приятель.
От неожиданности встречи долго не может наладить связный разговор с Леонидом.
— Вот те раз! А Сергей Андреевич сказал, что ты не приедешь.
— Ну а ты-то откуда взялся? У тебя же на три года контракт.
— Так четвертый с той поры пошел. Месяц назад вернулся.
— Слушай, а как ты там без знания языка? Это почему же? Научился — будь здоров!
— Леня, а мне бы ты не помог? Сейчас
