цифру за цифрой. Ещё день назад Маша даже не мечтала узнать, что с Долли и её семьей, а тут может, повезёт.
Гудки. Гудки! Маше хотелось кричать от счастья, но вместо того она задержала дыхание, скрестив на удачу пальцы.
Третий гудок, четвертый.
Пятый.
Неужели…
– Да?
Там взяли трубку. Взяли трубку!
– Алло! Алло! Это Вероника Ивановна?
– Да. А кто говорит? – удивленно спросила женщина.
– Это Маша! Маша! Скажите, Долли не у вас? Вы знаете, где она?
– Долли?
– Ну да! Я её подруга, ищу её. Я не знаю, где она…
– Она тут, у меня. Позвать к телефону?
Машка сглотнула, потому что не смогла вдруг говорить. Вот уж точно язык отнялся.
– Так что, звать? Долли, тебя это. Подружка твоя.
– Кто? – послышался голос на заднем фоне. Знакомый и такой… испуганный?
– Подруга твоя, говорит. Маша.
– Маша? – трубка перешла из рук в руки. – Маша? – с сомнением переспросили.
– Да, да! Это я, Долька! Я! Как же я рада тебя слышать, ты не представляешь! Как ты? Я так переживала, не знала, что с вами и где вы! Не знала, куда вас отправили, никто же ничего не говорит, молчат, как рыбы. Я сама не знаю, что со мной, а ещё про вас не знаю… Очень страшно было. Как вы?
Долли всхлипнула и у Маши похолодела спина. Она же у тётки, отчего плакать?
– Что? Что случилось?
– Ты еще спрашиваешь? Тут ужасно!
– Почему? Что случилось?
– А ты как думаешь? Я убежала к тётке, куда было идти еще? И сына забрала, конечно. А Толик… Он сбежал куда-то в другое место. Не знаю, куда.
– Как сбежал?
– Вот так! А я тут… мне пришлось искать покровительство. Чтобы не выдали, если за ту… за неё мстить будут. Тут главный по городу – мужчина. А я… как ты думаешь, что я могу предложить за защиту? Что от меня хотят получить?
Что хотели получить все до единого мужчины от красавицы Долли, которая целиком и полностью соответствует своему имени – фарфоровая куколка-блондинка?
– Погоди… Но зачем сразу покровительство? От кого? Тут же нет наших.
– Нет? Да что ты знаешь? Нет?! Да тут, между прочим, Высшие! Целая кодла, которая умотала из столицы, когда Шуваль рассорился с каким-то… с кем-то.
– Шуваль? Кто это?
Снова всхлип.
– Хозяин этого города. Я у него попросила покровительство и теперь уже не знаю, как отмазываться. То сын приболел, то пока не могу, не отошла от прошлых событий. Ты даже не представляешь, Маша… Сидишь там в своей деревне в тишине и покое, пока я мечусь между двух огней, пока я тут…
Она тихо зарыдала.
Машка закрыла глаза и прислонилась лбом к мокрой боковине телефонного навеса. Пластик гудел, как будто внутри жужжали пчёлы.
– Что я могу сделать?
– Ты приедешь?
– Долли… я тут проездом, еду к родственникам в деревню. У меня денег только на билет в одну сторону.
Долли снова всхлипнула.
– Ну да, конечно. Ни слуху ни духу от неё, только появилась и снова…
Она взяла и зарыдала в трубку навзрыд. У Маши язык отнялся. Подруга, конечно, часто преувеличивала постигшие её несчастья, но слез от неё прежде было не дождаться. Видимо, она просто в отчаянии.
– Долли, ну что ты… Я бы приехала, если бы смогла. И связалась бы раньше, если бы могла. Я же не знала, где ты!
– А куда я еще денусь по-твоему? Кроме тётки никто не захотел меня приютить, у меня же нет столько родственников, как у некоторых!
– Ты несправедлива. Если бы могла, я бы приехала раньше. Но я не завишу от себя, ты же понимаешь. Каждая из нас теперь зависит от родственников и их доброй воли. У тебя, может, не самый худший случай.
– Не начинай нотации читать! – Подруга хлюпнула носом, но рыдать перестала. – Когда у тебя рейс?
– Рано утром, в шесть двадцать. На вечерний я уже опоздала.
В трубке запищало, значит, время заканчивается. Машка бросила последние две десятки.
– Долли, слушай, время заканчивается, и денег у меня больше нет. Я…
– Вокзальная, дом семь, квартира двадцать девять. Слышишь? Запомнила?
– Да. Вокзальная, семь-двадцать девять. Я приду, а дальше поеду утром. Да? У тебя можно будет переночевать?
– Приходи! Мне страшно, Маша. Каждый день здесь страшно. Он же не отстанет, не забудет. Про него знаешь как говорят? Он и копейки не забывает, ни малейшей услуги. Его за нос не поводишь. Должен – плати. Пообещал – исполняй, хоть из кожи вон лезь. А я одна… – снова всхлип. – И еще Гошку нужно кормить. Тётя помогает, спасибо ей, последнее отдаёт. Но от Высшего она не защитит.
Маша сильней прижалась к мокрому пластику, так, что волосы на виске намокли и прилипли к коже, а щеке стало больно, и прошептала:
– Я знаю.
– Никогда не думала, что буду прозябать в однушке без мужа и жить на подачки тёти! Отбирать у пенсионерки последние деньги!
– Я знаю, Долли.
– Откуда?! Тебе не нужно заботиться о сыне!
– Я тоже теперь бедная родственница, которой хлеба жалко.
– Если подумать, – шваркнула носом Долли, – ты знала на что шла. Не то что я.
– Да.
Слова обвинения были правдой. Это Маша виновата, что теперь они никто и нигде. Что Долька с сыном ютится у престарелой тётки, а она сама не найдёт приюта, как уличная драная кошка. Бросают, как мячик от одного родственника к другому и проигрывает тот, кто отказаться не смог.
– Приходи. Не могу больше говорить так – издалека.
В трубке раздались гудки. Маша аккуратно повесила её и повернулась к площади. Косой дождь не мешал подросткам кучковаться на лавочках и у памятника, где их закрывали кроны деревьев. Они были веселы и беззаботны. Как Маша всего два месяца назад. Всего два месяца! А сейчас она уже казалась себе взрослой и не способной наслаждаться такой ерундой, как ночное пьяное шатание под дождем.
Однако – вот ирония – шататься под дождем придётся хотя бы по причине того, что иначе до Долли не доберёшься. Денег нет не то что на такси, а и на автобус.
Запахнув ветровку, Маша, стараясь не вжимать голову в плечи, как трусливый заяц, шла вперёд. Вокзальная, это у вокзала? Возле автовокзала такой улицы нет, те места Маша хорошо знала, значит, возле железнодорожного. А туда далековато, пехом-то. Но какой выход? Переночевать на вокзале, до которого, кстати, теперь не меньше идти, чем до подруги, и уехать с утра, не повидав Дольку? Невозможно.
Живот только поджимается от голода. Мать волшба,
