разве что не на броневике въехала в свою двухкомнатную хрущёвку и торжественным тоном диктора программы «Время» объявила, что Константин Волошин таки допущен к экзаменам. Ой-вэй.
Нельзя сказать, что экзамены были простой формальностью, но поскольку были на русском, Константин с ними справился и подался жить в общагу. Украина — страна плодородная. Всю полноту этого философского понятия Константин ощутил уже в колхозе, сразу после зачисления в КНУ. Философов бросили на крыжовник, вручив по баночке на верёвочке и радостно сообщив дневную норму. Там же в селе Костя встретил свою первую любовь. Она работала на кухне и пополняла силы бойцов невидимого фронта с крыжовником. Столь благородная её миссия настолько глубоко тронула холодное сердце пылкого молодого философа, что в первую же ночь им была придумана поэтическая элегия в её честь. Пригласив предмет своей страсти на свидание, наш Ромео первым делом приступил к поэзии. Где-то в самый разгар чтения девушка седьмым чувством поняла, что ничего кроме виршей не планируется и покинула клуб молодых поэтов. Так, сердце нашего философа было разбито в первый раз. И далеко не в последний, поскольку Костя понял причину исключительно в качестве своих стихов. С возвращением в стольный град первый стольник был потрачен на книжном, куда Костя пришёл за вдохновением. А ещё он решил стать настоящим рыцарем и записался в секции стрельбы из лука и фехтования. К фехтованию у него не проявилось никаких талантов, зато тренер по луку вцепился в него как последнюю надежду, поскольку на первых же стрельбах Костя, не напрягаясь, выбил четыре «десятки» и «семёрку» на 4 часа.
Студенческая жизнь пошла своим чередом, и как только Костя всерьёз заинтересовался Лао-цзы, им серьёзно заинтересовалась его соседка по общаге. Соседкам по общаге вообще свойственно интересоваться теми, кто ими не интересуется. Предложение почитать Лао-цзы вместе было встречено всеобщим восторгом, который впрочем быстро рассеялся поле первых сорока минут занятия. Соседка очень быстро поняла, что Костя про Лао-цзы не наврал, а зря, а Костя понял, что Свете каждый шаг к китайской философии даётся через сто грамм. После третьего шага интерес Светы к Китаю погас окончательно и она вырубилась на банкетке. Вечер для Кости был испорчен.
Уже начиная что-то продозревать, Костя продал Пастернака и Петрарку и купил толстенный фолиант по женской психологии. Поскольку его написала тоже женщина, то чем больше он читал, тем дальше находился от общего понимания вопроса. Что-то простое и в тоже время неуловимое ускользало от его могучего философского ума, как бы играя с ним в прятки и издеваясь. Все дело в различной биоэнергетике, в очередной раз гениально решил он и записался на курсы медитации. Там он встретил Анжелу, необыкновенную девушку, сказочно красивую, невероятно умную и подозрительно приветливую. Анжела всякий раз разминалась в продольном шпагате, потом переходила к поперечному и заканчивала падмасаной. Когда она начинала говорить, невозможно было остановиться ее слушать, ее речь лилась как величавая река, игриво обходя повороты и делая акценты на значимых моментах. Она могла говорить решительно о чем угодно с одинаковой могучей силой убеждения. С ней хотелось быть рядом постояно, но это была и невыносимая мука одновремено. Рядом с ней Костя всякий раз чувствовал все свои несовершенства с пронзительной остротой, потому только поддакивал и кивал головой. Нужно ли добавлять, что Анжела очень скоро нашла себе более интересного собеседника, а Костя вошел штопором в творческий запой, из которого его вытащили вместе с общежитием, из которого его выселили, так как за всеми этими занятиями он совершено забыл про учебу и был трагически отчислен из университета.
После Анжелы, девушки его решительно не интересовали, по сравнению с ней они вызывали у него лишь вздох сочувствия, учеба как-то сразу поблекла и осталась в прошлой жизни. Поплакав на прощание с теткой и тренером по луку, Костя покинул Украину, подбирая в поезде причины своей жизненной неудачи для разговора с родителями.
Разговор этот обещал быть столь печальным для него, что с целью оттянуть его на подольше, он решил уйти послушником в монастырь, где он собирался подумать о жизни и найти объяснение своим неудачам. Наместник, выслушав Костины мотивы, не видел серьезных причин для побега от действительности и сомневался в эфективности такого послушания. Но потом решил, что трудник он будет или послушник, Бог все рассудит по справедливости, и со спокойным сердцем согласился.
Глаголь. Встреча
Наконец, дверь с медленным скрипом отворилась, и Михаил увидел выходящего щуплого, спотыкающегося о собственные ноги и не перестающего изливать благодарности, студента. То что это был студент, было понятно по его рваным на коленках джинсам, невероятно странным очкам и некой особой манере общаться с начальством.
Сияющее блаженной улыбкой существо, наконец, простилось с дверью и тихонечко присело на краешек лавки.
«Что та лисичка», — успел подумать Михаил и, взявшись за ручку двери, приоткрыл ее и пробасил в образовавшуюся щель.
— Можно?
— Можно-можно, — ответили за дверью и Миша шагнул в неизведанное, закрыв за собой дверь.
Хотя особой неизведанности он не ожидал и ставшее уже привычным противненькое нытье под ребром в такой ситуаци было ему хорошо знакомо.
— Что ж ты, Миша, моих монахов шшибаешь, хитро затянул наместник. Они ж тебе не кегли какие, чтобы их сшибать, — лукавый и в тоже время укоризненный взгляд сверлил, пытавшегося увернуться от этой бормашины, Михаила.
— Так они же сами и начали, — пытаясь найти зацепку, выдавил из себя Михаил.
— Что начали?
— Ну вот эти все свои советы.
— А это не советы Мишенька, да и не они их начали, — продолжал хитро улыбаться наместник.
Странный он какой-то, подумал Миша, вроде и ругает, а вроде и улыбается, чудной какой.
— А может это я их попросил за тобой приглядеть и где надо подсказать, — наместник продолжал мягко поддавливать.
— Ну, не знаю, не люблю я этого, — пробубнил в пол Миша.
— Чего, Мишенька, не любишь?
— Ну вот это, советы эти… — внимательно изучая рисунок на полу, продолжал бормотать Миша.
— Почему же, они давно уже здесь, многое знают-умеют, могут и подсказать, они же тебе не стену подсказывают как класть…
Миша перешел на тяжелое сопение.
— В общем, больше монахов не трогай. Привыкай все вопросы словом добрым решать, а не силушкой своей богатырской. Силушка тебе в других делах пригодится, а с братьями все вопросы вершить нужно по совести и без кулаков. Понятно тебе? — наместник уже широко и открыто улыбался, стараясь разглядеть Мишины глаза, потерявшиеся в русых напополам с бетоном прядях.
Миша сдавленно кивнул. Еще ни разу
