милая. Ты слишком усердно трудишься на работе, за которую тебе платят слишком мало.
Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза.
— Мама, пожалуйста. Так уж повелось в наши дни.
— Да я знаю и не буду придираться. Ты только что вернулась домой. Просто подумай об этом, хорошо? В жизни есть нечто большее, чем работа, и не забывай, что компьютер испортит зрение. Вспомни, что случилось с твоим дядей.
— Джаррод пять лет носил очки, выписанные не по тому рецепту.
— И не жалеет ли об этом сейчас? — она подъезжает к нашей улице, и меня охватывает знакомое чувство дома. Я могла бы по памяти перечислить порядок расположения почтовых ящиков на Мэйпл-Лейн. Черный, синий, белый, снова белый, а потом красный, который я открывала тысячи раз.
Дом.
Широкая подъездная дорожка, гараж и двухэтажный дом, в котором я знаю каждый уголок.
Я выхожу на свежий мичиганский воздух. Нет ничего красивее, чем эта улица по вечерам, когда горят рождественские огни.
Я смотрю на дом Данбаров. В окнах темно, за исключением гостиной. Свет пробивается из-за задернутых штор.
— О, он дома, — говорит мама. Она проходит к багажнику, и я помогаю донести тяжелый чемодан. — Боже, милая.
— На самом деле я не переезжаю домой, — говорю я, и это кажется шуткой лишь наполовину. — Просто здесь слишком много рождественских подарков.
— О, тебе не следовало этого делать, — говорит она. — Нужно экономить деньги.
— На Рождество? Ты знаешь, что я должна победить в Тайном Санте.
Раздача подарков — лучшая часть праздника, и я эксперт в этом.
— Не так быстро, дорогая. Я много думала нал этим.
Таща гигантский чемодан к двери, колеса которого не движутся на заснеженной дорожке, я бросаю последний взгляд на улицу. Занавеска в гостиной в доме Данбаров возвращается на место, и я замечаю взмах руки. Видел ли Адам, как я возвращалась домой?
Помнит ли он хотя бы младшую сестру Эвана?
Даже тогда проводил большую часть своего времени за компьютерами. Был неловок на вечеринках и ненавидел репутацию своего отца. Мистер Данбар был самим мистером Кристмасом, основателем и генеральным директором крупнейшего рождественского магазина в штате. До того как приехала полиция и все закончилось тем, что он заказал билет в один конец из страны. Вскоре после этого Адам уехал из Фэрхилла и больше не возвращался.
Влюбленность угасла, но я никогда не переставала высматривать его в новостях и газетах.
То, что Адам Данбар живет через дорогу, сделает Рождество намного менее расслабляющим…
…и намного интереснее.
* * *
— Давай, парень. Ты можешь это сделать.
Уинстон пыхтит.
— Ты молодец, — говорю я. — Такой хороший мальчик.
Он бежит рядом, навострив уши при звуке моего голоса и продолжает тяжело дышать, как будто пробежал марафон.
Было время, когда он мчался рядом с велосипедом или бегал со мной. Конечно, это было больше десяти лет назад, но кажется, что происходило вчера.
Для Уинстона это не похоже на вчерашний день.
— Ты можешь это сделать. Знаешь, физические упражнения — пища для нашего ума.
Уинстон поднимает на меня взгляд. Темные глаза раздражены, но тверды. Такие же стойкие, какими были всегда. Усы придают ему достойный вид. Шнауцеры могут жить до шестнадцати лет и дольше.
— Вот и все, — говорю я. — Мы почти дома, а потом разведем огонь, и ты сможешь лежать перед ним как самый лучший мальчик на свете. Я обещаю погладить тебе живот. Просто никогда не умирай, ладно? Как насчет того, чтобы пообещать, что ты никогда, ни за что не умрешь? Я буду кормить тебя обувью, если сдержишь обещание.
Уинстон продолжает пыхтеть, ничего не подтверждая и не отрицая.
— Я приму молчание за согласие, — говорю я. — Это означает, что ты не можешь нарушить свое слово, приятель.
Глубокий голос прерывает мой односторонний разговор.
— Ты всегда разговариваешь с ним так, словно он на смертном одре? На его месте я бы счел это очень покровительственным.
Я замираю как вкопанная. Уинстон немедленно садится на холодный тротуар, тяжело дыша.
Адам Данбар стоит на подъездной дорожке у своего дома, опираясь на лопату. Прошло больше тринадцати лет с тех пор как я видела его в последний раз.
Это заметно.
Он выше, чем я помнила, возвышается над Уинстоном и надо мной. Худощавый мальчик, в которого я была влюблена, ушел. Адам пополнел, парка натянулась на широких плечах. Очков тоже нет, а темные волосы свободно падают на лоб.
— О, — выдыхаю я. — Привет.
— Привет, Холли Майклсон, — взгляд темных глаз падает на мою все еще тяжело дышащую собаку. — И привет, Уинстон.
Он виляет завитым хвостом.
— Ты вернулся, — произношу я. Не говоря уже о том, что мы сейчас на его подъездной дорожке в семь тридцать утра, чего я никак не ожидала, натягивая пижамные штаны и собирая волосы в пучок. По шкале от одного до десяти у меня сейчас твердый минус два.
— Ага, — говорит он.
— И ты в своем старом доме. Хм… просто в гостях?
Сквозь его темную бороду пробивается улыбка.
— Родители ввели тебя в курс дела. Не так ли?
— Да. Извини. Было невежливо предполагать, но да, мне сказали, что ты купил дом. Добро пожаловать обратно.
— Спасибо, — говорит он. Голос глубже, чем я помню. — Хотя это я должен был бы сказать это. Домой на каникулы?
— Да. Я понимаю, до Рождества ещё две недели, но почувствовала, что устала от города. Кроме того, ты знаешь, каким становится Фэрхилл на Рождество. Нет такого места, где я предпочла бы быть.
Адам смотрит на Уинстона сверху вниз, его губы поджимаются.
— Да. Что ж, с тех пор как открылась ярмарка, нас наводнили посетители. Люди приезжают в Фэрхилл со всего штата на знаменитую рождественскую ярмарку, но, несмотря на это, переполненность кажется несколько чрезмерной.
— Мне нравится ярмарка, — говорю я. — С июля мечтаю о горячем шоколаде с мускатным орехом.
— Сахар в чашке, — говорит он.
Я наклоняюсь, чтобы погладить Уинстона, пряча лицо от посторонних глаз. Значит, он не любит Рождество. Или сахар. Адам, которого я помню, не очень любил все из этого.
— Да, — бормочу я. — Ну, они мне нравятся.
Наше общение всегда было ограниченным. Никогда по-настоящему не проводили время вместе, только вдвоем. Что я должна сказать?
Он прочищает горло.
— Твоя мама сказала, что ты работаешь в Чикаго.
— Да, — говорю я. — Боже, она ведь не заболтала тебя разговорами обо мне и Эване, не так ли? Любит поговорить о том, чем мы занимаемся и кем работаем.
Еще одна короткая вспышка улыбки.
— Она этого не сделала.
— Хорошо. Уверена, ты
