дырявой хижине студят кровь до нуля. Каждое утро приходится разбивать лед в кадке, чтобы ополоснуть лицо. Но Хёлы молодые, свободные и целеустремленные — только от них зависит их собственная жизнь. Зима не убивает их. Пока не убивает. Черное отчаяние в сердце сжимается, спрессовывается до алмаза.
Когда снова приходит пора сеять, Ви беременна. Хёл прижимается ухом к ее животу. Она смеется при виде его ошарашенного лица:
— Что он говорит?
Он отвечает на своем грубом и тяжелом английском:
— Накорми меня!
В мае Хёл находит шесть каштанов в кармане рабочего комбинезона, в нем он делал предложение жене. Юрген закапывает их в землю западной Айовы, в плоской, лишенной деревьев прерии вокруг дома. Ферма в сотнях миль от естественного ареала каштанов, в тысяче от каштановых пиров Проспект-хилл. С каждым месяцем Хёл все с большим трудом вспоминает те зеленые леса Востока.
Но это Америка, где люди и деревья водят самые примечательные знакомства. Хёл сажает, поливает и думает: «Однажды мои дети ударят по стволу и поедят бесплатно».
* * *
ПЕРВЕНЕЦ УМИРАЕТ В МЛАДЕНЧЕСТВЕ, его убивает нечто, пока не имеющее даже названия. Микробов еще нет. Детей забирает только Бог, хватая временные души из одного мира в другой по какому-то непонятному расписанию.
Один из шести каштанов не дает побегов. Но об остальных ростках Юрген Хёл заботится. Жизнь — это битва между Создателем и Его творением. Хёл становится в ней специалистом. Уход за деревьями ничтожен по сравнению с другими войнами, которые ему приходится вести каждый день. В конце первого сезона его поля полны, а лучшие из саженцев набирают высоту в два фута.
Через четыре года у Хёлов уже три ребенка и намек на каштановую рощу. Побеги длинные и тонкие, их коричневые стволы покрыты чечевичками. Сочные, рельефные, зубчатые, колючие листья больше тонких веточек, на которых распускаются. Если не считать их и нескольких крупноплодовых дубов в низине, ферма подобна островку в море травы.
Даже такие крохотные каштаны уже полезны:
Чай из молодых побегов от проблем с сердцем,
юные листья для лечения язв,
холодная настойка из коры, чтобы остановить кровотечение после родов,
разогретые галлы, чтобы обработать пупок младенца,
отвар листьев со жженым сахаром от кашля,
припарки от ожогов, листья для набивки матрасов,
экстракт от отчаяния, когда страдание слишком сильно…
Годы катятся, то жирные, то тощие. В среднем скорее прижимистые, но Юрген замечает улучшения. Каждый год он вспахивает все больше земли. И будущей рабочей силы у Хёлов все прибавляется. Об этом заботится Ви.
Деревья толстеют, словно зачарованные. Каштан быстр: «к тому времени, как ясень сделал бейсбольную биту, у каштана получился целый шкаф». Склонись над побегом, и он выколет тебе глаз. Бороздки на коре закручиваются, как полосы на столбике у парикмахерской, по мере того как стволы тянутся вверх. На ветру ветви мерцают темно-и бледно-зеленым цветом. Чаши листьев разворачиваются, желая заполучить еще больше солнечного света. Они машут влажному августу так, как жена Хёла иногда встряхивает своими распущенными, когда-то янтарными волосами. Когда в новорожденную страну снова приходит война, пять деревьев уже становятся выше того, кто их посадил.
Безжалостная зима шестьдесят второго года пытается забрать еще одного ребенка, но удовлетворяется каштаном. Старший сын Хёлов, Джон, уничтожает еще один следующим летом. Мальчику даже не приходит в голову мысль, что дерево умрет, если сорвать половину листьев ради игрушечных денег.
Хёл дерет сына за волосы:
— Ну и как тебе? Нравится? А?
Он залепляет сыну пощечину. Ви приходится встать между ними, чтобы остановить наказание.
В шестьдесят третьем году начинается призыв. Первыми идут молодые и одинокие мужчины. Юргену Хёлу уже тридцать три, у него жена, маленькие дети и пара сотен акров земли, он получает отсрочку. Он так и не помогает сохранить Америку. Ему приходится спасать страну поменьше.
В Бруклине поэт, санитар, помогавший умирающим Союза, пишет: «Былинка травы не меньше движения звезд»[4]. Юргену не суждено прочитать эти слова. Любые слова кажутся ему какой-то хитростью. Кукуруза, бобы, тыквы — все растущее куда полнее раскрывает бессловесный разум Бога.
Наступает еще одна весна, и на трех оставшихся деревьях пробиваются сливочные цветы. Они пахнут едко, остро, кисло, как старые ботинки или зловонное исподнее. А затем появляется горстка сладких орехов. Даже этот крошечный урожай напоминает фермеру и его уставшей жене о падающей с небес манне, что когда-то ночью свела их вместе в лесах к востоку от Бруклина.
— Будут целые бушели, — говорит Юрген. Мысленно он уже делает из них хлеб, кофе, супы, пироги, подливки — все те деликатесы, которые, как известно аборигенам, могут дать каштаны. — Сможем излишки продавать в городе.
— А на Рождество дарить соседям, — решает Ви.
Но это соседям суждено спасти Хёлов во время жуткой засухи этого года. Еще один каштан умирает от жажды, когда даже на будущее нельзя потратить и капли воды.
Проходят годы. Коричневые стволы становятся серыми. Так как в прерии нет других высоких целей, в сухую осень молния бьет в очередной каштан. Древесина, которая могла бы сгодиться на все, от колыбелей до гробов, занимается пламенем. Остается так мало, что не хватит и на сносную табуретку.
Единственное оставшееся дерево по-прежнему цветет. Но его цветам нет ответа. У него нет сородичей на бесчисленные мили вокруг, а каштан, пусть он и мужской, и женский одновременно, сам себя не опыляет. И все же в тонком живом цилиндре под корой он таит секрет. Его клетки подчиняются древней формуле: «Не двигайся. Жди». Выживший знает, что даже нерушимый закон настоящего можно пережить. И есть работа. Звездная работа, но в то же время земная. Или же, как пишет санитар для мертвецов Союза: «Будьте холодны и безмятежны пред миллионом вселенных». Безмятежны, как древесина.
ФЕРМА ВЫЖИВАЕТ в хаосе Господней воли. Через два года после Аппоматтокса, в перерыве между вскапыванием и вспашкой, посевом, прополкой и уборкой, Юрген заканчивает постройку нового дома. Урожай приходит и уходит. Сыновья Хёла входят в колею рядом со своим отцом, больше похожим на быка. Дочери рассеиваются в браках по близлежащим фермам. Появляются новые деревни. Грунтовка рядом с фермой превращается в настоящую дорогу.
Младший сын работает в конторе налогового инспектора округа Полк. Средний становится банкиром в Эймсе. Старший, Джон, остается на ферме, с семьей, и работает, пока его родители угасают. Джон Хёл приступает к делу с рвением, прогрессом и машинами. Он покупает паровой трактор, который пашет и молотит, жнет и вяжет
