душной тишине не было слышно ни крыс, ни чаек. Пахло сыростью, болезнью, сладковатым горелым жиром. Среди расколотой мебели, паутины и липких пивных пятен казался ненастоящим белоснежный стол, нарядный, как торт на крестинах.
Лысый снова всмотрелся в лица собравшихся. Белесые глаза ничего не выражали. В его ладонях вертелось что-то небольшое и хрупкое, казалось, что он разбирает на детали заводную игрушку. Что-то щелкнуло, будто сломали спичку.
– Мы и платим теперь, господа, за тщеславие и глупость мастера, – сказал он.
Щелк-щелк.
Лысый выложил на скатерти в ряд двенадцать белых сухих, чисто вываренных крысиных ребрышек.
– Дайте ружье! По льду пойду, кто со мной? Тюленя свалим! Пойдем, а? – закричал парнишка. На его рыжих ресницах блестели слезы.
Лысый двумя пальцами переломил косточку пополам и аккуратно положил половинку рядом с дюжиной длинных. Вторую половинку он отправил в рот и с хрустом разгрыз.
Он встал из-за стола и неспешно обошел его вокруг. Каждый вытянул одну из косточек, прикрытых татуированной рукой.
Кто-то шумно выдохнул и закашлялся. Другой перекрестился. Третий тихо рассмеялся. Остальные – как парнишка, белее скатерти, – не раскрывали ладоней.
Лысый открыл рот, чтобы приказать, и на него бросился смеющийся матрос. «ДУША ВЕТРА ПЬЕТ СЛЕЗЫ, ОНА ВЕЧНО ЖАЖДЕТ!» – кричал он, из уха бежала кровавая ниточка.
Медный всполох прорезал воздух, вилка вонзилась в шею лысого, вышла с фонтанчиком брызг и сразу ударила снова. Матрос отшвырнул вилку, побежал наверх и бросился за борт.
Лысый дергался на полу, а бородатый хирург склонился над ним и внимательно наблюдал, облизывая потрескавшиеся губы.
Парнишка кинулся к умирающему и прижался ухом к его груди, будто слушая дыхание. Он незаметно разжал толстые пальцы лысого, выдрал из них длинную косточку и вложил свою – жалкую, обломанную, прÓклятую.
Глаза синей змеи были мертвы.
– Отойди от господина боцмана, малый, – прорычал хирург и первым достал нож.
Парнишка откатился в сторону, в его глазах стыли слезы страха, но он уже корчился от смеха на липком полу.
– Говорил же – помрет! – хохотал он.
Ира Данилова
Черный банан
В одном желтом пакете лежал желтый банан. Этот желтый пакет лежал в холодильнике.
Одна девочка взяла банан, положила в рюкзак и пошла в школу.
На улице был страшный мороз.
Когда девочка пришла, сначала все было хорошо.
А потом на большой перемене она достала банан, а он оказался черным!
Девочка не стала есть банан. Она угостила им одноклассника. Одноклассник был страшно голодный и откусил от холодного банана. Он чихнул и ударился головой о парту. И умер. Но всем было все равно.
Девочка испугалась и не стала доедать банан. Он так и остался лежать на полу кожурой вверх. И началась контрольная.
Учительница раздала тесты, открыла форточку и медленно пошла между рядами.
Как только учительница дошла до парты девочки, выключили батареи. Она тут же поскользнулась на черной шкурке и упала. И контрольная отменилась.
Но никто не сдвинулся с места и не побежал в столовую. Весь класс остолбенел и не мигая смотрел на доску. Изо ртов шел пар. А потом перестал.
Девочка вскочила и выбежала из класса.
А когда она прибежала домой, то решила поесть, потому что банан раздавила мертвая учительница, весь класс тоже умер, а каша осталась в столовой. Девочка бросилась к желтому пакету.
А в нем все бананы оказались черными!
Она забралась под кровать и стала ждать родителей и молиться. Так она и молилась до самого вечера. А когда настал вечер, в прихожей зашуршали.
Сначала девочка решила, что это пришли родители, и хотела вылезти. Но увидела из-под кровати сапоги. Это были сапоги ее мамы.
Девочка сразу поняла, что это не мама, потому что ни одна нормальная мама никогда не ходит по квартире в сапогах.
– Мы с мамой забежали на секундочку, – сказал папа загробным голосом.
Тогда девочка увидела папины тапочки. Но это был не папа. Потому что ни один нормальный папа не снимает ботинки, когда ненадолго забегает в квартиру.
Девочка так испугалась, что у нее стали стучать зубы. Чтобы зомби ее не услышали, она укусила себя за палец. И как закричит!
Зомби полезли под кровать.
У одного были мамины красные ногти. Он пошарил под кроватью и сказал, что надо пропылесосить, а то все умрут.
У второго была папина волосатая рука. Он пошарил ею под кроватью и нашел фантик и пыльный комок. А девочку не нашел, зато бросил руку и ушел на кухню выкидывать мусор.
Холодильник запищал. На кухне громыхнуло. И стало очень тихо.
Девочка чуть не умерла от ужаса. Она взяла папину руку, чтобы отбиваться, и побежала на кухню.
На кухне в лужах черной крови лежали зомби: один без руки, второй с красными ногтями. Рядом валялись две черные банановые шкурки.
Девочка схватила серебряный ножик для пиццы и бросила его в зомби. Но промахнулась, и тот воткнулся в ламинат.
Девочка бросила руку и выбежала из квартиры.
Она вызвала лифт, но он все не ехал и не ехал, а потом застрял.
Она побежала по лестнице. А внизу стояли ее папа и мама: каждый с одной рукой. А вторые у них были в гипсе!
– Где твой палец? – спросила мама девочку ледяным тоном.
– А я говорил не совать его, куда не следует, – сказал папа загробным голосом.
– Пойдем в наш дом. Мы сделаем тебе перевязку, как у нас, – сказали оба.
И потащили девочку в лифт.
Только мертвых зомби в квартире не было. А были только две черные шкурки от бананов. И девочка поняла, что те мертвые зомби – это ЭТИ.
– Это конец, – сказала мама, глядя в желтый пакет в холодильнике.
– Откуда мне знать, что бананы не кладут в холодильник? – прохрипел папа.
– Они черне-е-еют, – проскрипела мама.
Вдруг холодильник запищал. И мама с папой убежали на улицу. Через балкон, потому что они тоже были зомби и какая им разница? Зомби никогда не умирают, потому что второй раз еще никто не умирал.
А девочка открыла холодильник и заглянула в желтый пакет. Там лежал последний черный банан.
«Отдам Кате со второй парты, – решила девочка. – Она украла у меня роль Мальвины на утреннике и одноклассника Упырева. Скажу, что это от мороза».
А потом залезла на стул искать бинт и упала на ножик для пиццы. И умерла.
От зависти.
И хорошо.
Ирина Невская
Близкие люди
Кажется, мы сумели от них оторваться. Сколько их было – четверо? Шестеро?
