важен. Как вам мое рассуждение, Холмс?
— Браво, мой дорогой Ватсон! — Холмс зааплодировал. — На этот раз вы превзошли самого себя. Вы не просто применили мой метод — вы сделали это правильно. Собственно, ваш вывод был бы совершенно справедлив, — Холмс сделал паузу, совершая какую-то особенно сложную манипуляцию с трубкой, — но доктора зовут Ламберто, а это значит, что он может быть точным, как часы, всегда, но только не сегодня.
— И каким же образом из этого следует, что именно сегодня он опоздает? — саркастически осведомился Ватсон.
— Да, Ватсон, именно следует, потому что любой итальянец, даже последний farabutto, скорее даст снять с себя шкуру живьем, нежели пропустит церковную службу в день своего святого. А сегодня как раз девятнадцатое апреля. Учитывая расстояние до ближайшей католической церкви и расписание служб…
— Девятнадцатое апреля? — переспросил Ватсон. — Ага, да, понятно… Но почему доктор так настаивал на встрече именно сегодня, даже рискуя опоздать?
— Именно поэтому. Дело, видимо, серьезное, а доктор в глубине души суеверен. Поэтому он предпочел встречаться с нами в свой день: это должно принести удачу. Кстати, еще один повод сходить на службу.
— Вы, как всегда, блестящи, Холмс, — Ватсон развел руками. — Не устаю удивляться, как это вы, с вашими энциклопедическими познаниями, умудряетесь в то же время не замечать очевиднейших вещей. Например, того, что…
— Друг мой, для меня нет ничего очевидного, — заметил Холмс, выпуская первый клуб дыма, — но это не слабость, а сила. Я знаю факты, но лишен предрассудков и предубеждений, опутывающих, подобно сети, даже лучшие умы. Впрочем, я без всякой жалости выкидываю из памяти и факты, если они мне ничем не помогают. Например, я стараюсь не запоминать подробности дел, которые уже закончены. Поверьте, я помню многие свои приключения в основном благодаря вашим рассказам, ну и своей картотеке.
— Охотно верю, — Ватсон пожал плечами. — Но не понимаю.
— А к чему мне помнить все эти подробности? Я не тщеславен. Моя скромная репутация меня вполне устраивает. Единственная награда, которую я желал бы для себя, — сознание того, что в результате моей деятельности воздух Лондона становится немного чище, порок наказан, а добродетель в очередной раз вступила в свои законные права. Разве этого не достаточно для удовлетворенности собой? — В голосе Холмса послышалось неподдельное волнение.
Ватсон промолчал.
* * *
Великий сыщик как раз заканчивал с трубкой, когда зазвенел дверной колокольчик.
— О, а вот и наш доктор, — довольно сказал Холмс. — Он уладил свои дела с Богом на две минуты раньше, чем я ожидал.
Доктор Струццо появился в самом скором времени. Ватсон отметил про себя, что, несмотря на безупречный костюм и манеры гостя, в нем можно с первого взгляда распознать итальянца. Высокий, плотный, с курчавой головой, отливающей цветом воронова крыла, с черными глазами и лихо загнутым носом, доктор производил впечатление типичного южанина.
— Добрый день, мистер Шерлок Холмс, — гость начал говорить прямо от порога, помогая себе энергичной жестикуляцией, — а вы, наверное, доктор Ватсон? — повернулся он к Ватсону, — добрый, добрый день, ужасно рад вас видеть… Простите за мое запоздание, джентльмены: увы, увы, улицы этого города так переполнены…
От Ватсона, однако, не укрылась нервозность, которую гость тщательно пытался скрыть за любезностью и радушием.
— Присаживайтесь, — решительно сказал Холмс, показывая на стул. — И давайте не терять времени. Рассказывайте же, что вас сюда привело: вы, кажется, не из тех людей, которые тратят время на ненужные любезности.
— Да, вы правы, мистер Холмс. — Скорость речи собеседника не уменьшилась, но добродушие из нее пропало, как и маслянистые нотки в голосе. Теперь перед Холмсом и его другом сидел не светский щеголь, а решительный человек, столкнувшийся с тяжелой проблемой, но намеренный ее решить.
— Итак, я пришел к вам по поводу одного необычного убийства, — взял он быка за рога.
— Убийства, как и болезни, обычными не бывают, — философически заметил Холмс, бросив печальный взгляд на оставленную трубку.
— Да, да, но я говорю о случае, необычном и вопиющем даже с точки зрения дилетанта, каким являюсь я в вопросах криминалистики… Два дня назад была убита Анна Кросс, единственная дочь вдовца Эммануила Кросса, художника. Предупреждая дальнейшее: я действую от его имени и по его поручению.
— Вы его друг?
— Смею считать себя таковым. Кроме того, он мой постоянный пациент.
— Почему же он не пришел ко мне сам?
— Он убит горем. К тому же… — доктор слегка замялся, — есть особые деликатные моменты… В общем, я предложил ему свою помощь и посредничество, более того — настоял на этом.
— Это как-то связано с болезнью? — предположил Холмс.
— Не только. Как бы это объяснить… Во-первых, мистер Кросс несколько простоват. У него гениальные руки, и его картины весьма ценятся в обществе, но, по правде говоря, он выходец из предместий. Если бы не наследство дяди, он прозябал бы в самом жалком положении… Недостаток хороших манер…
— Когда речь идет о жизни и смерти, хорошие манеры — вещь второстепенная… Значит, есть еще что-то?
— Я не хотел с этого начинать. Ну что ж. Я уже давно пользую господина Кросса от его недуга. Увы, похоже, неизлечимого…
— Доктор Струццо известен как специалист по нервным болезням, — зачем-то сказал Ватсон.
— Ну, не то чтобы известен, — слегка смутился доктор, — но определенная репутация…
— Хорошо, об этом вы расскажете тогда, когда сочтете нужным, — сказал Холмс. — Мы, сыщики, прежде всего интересуемся тремя вопросами: где, когда и что. Итак, где и когда были обнаружены последствия преступления?
— Труп Анны Кросс был найден позавчера в гостинице на Мерилбон-роуд… — начал Струццо.
— То есть у нас на соседней улице? — изумился Ватсон.
Холмс нахмурился.
— Для человека с рационально устроенным умом должно быть ясно как день, что в Лондоне преступление может совершиться в любом месте: в Вестминстерском дворце, в трущобах или у нас под окнами, — недовольно сказал он своему другу. — Продолжайте, доктор.
— Я и говорю: ее тело было обнаружено в дешевой гостинице на Мерилбон-роуд. — В голосе итальянца прорезалось тщательно сдерживаемое волнение. — Места преступления я не видел. Но я ездил вместе с моим несчастным другом на опознание тела.
— Так-так, — сказал Холмс. — Опишите как можно подробнее то, что вы видели своими глазами.
— Я врач, Холмс, но должен сказать — даже для моих нервов это было суровым испытанием. Тело Анны изуродовано. Особенно пострадала грудь и нижняя часть тела. Честно сказать, ее буквально выпотрошили.
— Характер ран? Вы можете сказать, чем они были нанесены?
— Очень острым предметом, — подумав, сказал итальянец, — но, пожалуй, не слишком длинным. Скорее всего, это был какой-то медицинский инструмент.
— Ланцет? — спросил Холмс.
— Да, скорее всего. Судя по
