началась.
«Пылинки звёзд на бархате небес…»
Пылинки звёзд на бархате небес.
Внизу – огни какого-то аббатства.
Неровным шагом самый мелкий бес
на сон грядущий вышел прогуляться.
Чуть покрупнее медного гроша —
старинная луна на дне бассейна.
И только одинокая душа
огромна, как уродец Франкенштейна…
«Соберутся души…»
Соберутся души
Пращуров дремучих
У костров небесных
Поиграть в игру,
Выпить да покушать,
Да ударить в бубен —
Пусть не лезут бесы
К мирному костру!
Выпьют по стакану.
Уж чего, не знаю.
И богов уважат,
И помянут нас.
Полукругом встанут,
Музыку сыграют,
Или даже спляшут
Кто во что горазд.
Будет пахнуть дымом,
Мокрой черепицей,
Близкими снегами
От осенних звёзд.
Пронесутся мимо
Гуси вереницей,
Где-то под ногами
Свистнет паровоз…
Серый звёздный дождь
1
А с помятого небосклона
капли падали в ритме вальса.
Посмотри-ка, крылатый кто-то
с облаков на асфальт сорвался,
а в глазах – пустота: ни фальши,
ни любви, ни тоски смертельной.
Понесёт по дороге дальше
клочья песенки колыбельной.
«Баю-бай!» Но какой раскраски
было радуги коромысло?
И чего не хватает сказке?
Может, вымысла? Может, смысла?
2
Две недели не ходит почта
из созвездия Ориона,
потому не узнаешь точно,
где теряется след дракона.
И кого… и куда послали?
Сколько раз и к какому сроку?
Письмоносице, тёте Вале,
Звездный Пёс перешёл дорогу.
И теперь она сморит косо,
вяжет шаль и не любит лето?
…Юный месяц – как знак вопроса,
старый кукиш – как знак ответа…
Плывущий против
Февраль
Февраль, февраль… Да что ж такое в нём?
Предчувствие весны? А может – эхо
того, что мягче сна, теплее меха?
Мерцающим и ласковым огнём
камина освещённая икона,
и Богоматерь смотрит безутешно.
А за окном – всё ветрено и снежно.
Разлитого на пол одеколона
разящий запах. Календарь настенный,
распухший вдвое от усердных читок.
На пожелтевших фото лица чьи-то —
просты, наивны и чуть-чуть надменны.
Не оттого ль, февраль, твоя погода —
завесы туч и ветры ледяные,
как письма… как открытки именные,
для памяти дороже год от года?
«А давай доживём до весны…»
А давай доживём до весны!
Потому что не так уж серьёзны
и крещенские злые морозы,
и секира ущербной луны,
и глубокие снежные сны…
Ну, давай доживём до весны!
А давай мы не будем искать
для слезливой печали предлога:
если хочется – плачь, ради бога,
но зачем же опять и опять
так беспомощно губы кусать,
и мосты за собою сжигать?
Ну, давай, мы с тобой поживём,
подождём очевидного чуда.
Ведь хандра – это та же простуда:
плед достанем, глинтвейна нальём.
А потом – босиком под дождём!
Вера в Солнце не блажь, не причуда.
Ну, давай до весны доживём!
Этюд с колодцем
Уйти туда, куда сбежало детство,
и потеряться в зарослях травы,
достать из сумки книжку, полотенце
и полкило ореховой халвы.
Травинку пожевать неторопливо.
А солнце высоко и горячо.
И стрекоза с малиновым отливом
опустится на левое плечо.
Сидеть, смотреть, как сонная ромашка
сомлела и сощурилась на свет,
как шлёпнется пятнистая букашка
с берёзы на шекспировский сонет.
А после у забытого колодца,
где вечерами кружит мошкара,
ленивого сентябрьского солнца
напиться из дырявого ведра.
«Зелёный крокодил, плывущий против солнца…»
Зелёный крокодил, плывущий против солнца
по тихой, голубой, задумчивой реке,
и зайчик на стене, и тень канатоходца,
и гулкое «ку-ку!» в рассветном далеке.
Старинный гобелен, ковер ажурной вязи,
чей вычурный узор до приторности прост —
всё связано узлом. А может нету связи
меж небом и Землёй, летящей среди звезд?
Непостижимо всё – от собственного сердца
до призрачных миров, очерченных едва.
И рвётся в облака тоскующее скерцо,
и падают дожди, и шелестит листва.
Порхают мотыльки. Взрываются квазары.
В нетронутой тайге пульсирует родник.
Врывается в окно шальной аккорд гитары.
И смотрит со стены печальный божий лик.
Всё это – часть меня. И череп кроманьонца.
И клейкий лист ольхи, зажатый в кулаке.
И старый крокодил, плывущий против солнца
по тихой, голубой, задумчивой реке…
Сказки
Улов
В мутновато-алом свете
затуманенной луны
я заброшу в море сети,
на мысу, где хмеля плети,
где свистит на флейте ветер
и темнеют валуны.
Мне бы много и не надо,
но пускай по лону вод
любопытная наяда
из пучины приплывёт —
принесёт её случайно,
к человечьему жилью.
Затоскует, заскучает,
в сеть запутавшись мою,
запрокинет сини очи,
задрожит, запросит пить.
Вот и мне сегодня ночью
будет с кем поговорить
о кораллах и пассатах,
о далёких берегах,
о затопленных фрегатах
и пиратских сундуках…
