Её Маруськой зовут, — Осин закрывает глаза, а у самого губы трясутся. — И я пойму, если ты не захочешь…
— Господи, Осин! — срываюсь и колочу парня в грудь, чтобы раз и навсегда выбить нелепые страхи из его головы. — Мы заберём её! Слышишь? Обязательно заберём! И неважно, какая она! Мы сделаем её счастливой! Мы справимся! Помнишь? Вместе мы сила!
— Помню, Яшка! Помню!
Влад останавливает мои попытки выбить из него дурь и сжимает в крепких объятиях. Я даже не думаю сдерживать слёзы, в то время как Осин шумно дышит, отчаянно путаясь пальцами в моих волосах.
— Ты уже видел её? — немного успокоившись, провожу ладонью по жилистой руке мужа.
— Да, — он кивает в ответ, но не спешит делиться подробностями. Молчание Осина настораживает.
— Сегодня утром, — спустя вечность добавляет он.
— И где малышка была всё это время? — простой вопрос, но, кажется, я на уровне подсознания знаю ответ и то, что он ножом пройдётся по сердцу.
— В считаных километрах от нас, — с непередаваемой горечью в голосе констатирует Влад, а потом, сделав паузу, осторожно добавляет: — В детском доме за Михайловским мостом.
Гулкий вдох. Дежурный выдох. Я умоляю сердце стучать чуть помедленнее, а сама лечу вниз, вдребезги разбиваясь об осколки воспоминаний о Ветре. Я пять лет гнала их поганой метлой из своей головы. В поту вскакивала по ночам, забывала есть, раненой птицей стонала любимое имя, скрючившись на полу в его пустой комнате. Изо дня в день обивала порог этого самого детского дома, за Михайловским мостом, только чтобы ещё раз увидеть Саву. Перестала общаться с отцом. С трудом окончила школу. И если с виду я все эти годы оставалась собой, то там, внутри, где у обычных людей бьётся сердце, у меня зияла дыра. Необъятная. Чёрная. И только Осин знает, каких усилий мне стоил каждый вдох все эти чёртовы годы…
До небольшой квартиры на окраине города мы едем молча. Поднявшись на пятый, не включаем свет. Возле приоткрытого окна на кухне обнявшись смотрим на ночной город. Осин рассказывает про Марусю. Её улыбку, веснушки на носу. А мне страшно представить, что творится сейчас в его душе. Как, должно быть, разрывается она от тоски по Вере. Как трещит по швам от боли за их маленькую дочь, за ненадобностью выброшенную за пределы нормальной жизни.
Девочка могла быть здоровой, её мать — живой, а Осин — счастливым. Но некоторые сильные мира сего сочли, что все на свете знают лучше; что вправе решать за своих детей, как и с кем им шагать в будущее, а кого навсегда вычеркнуть из памяти.
О том, что Вера не просто умерла, а скончалась при родах, мы узнали совершенно случайно. Страшная правда лишила Влада сна и поселила в сердце парня жгучую непримиримую ненависть к родному отцу. В этом мы с Осиным похожи, как близнецы…
Я плохо знала Веру. Видела её от силы пару раз. Простая девчонка с золотистыми локонами и наивно вздёрнутым носом. Из обычной, не самой благоприятной семьи. Они с Владом познакомились в полицейском участке, когда Осин, передумав лгать, решил помочь Ветру. Вера же пришла в отделение с матерью, чтобы забрать отчима, в пьяном угаре уснувшего где-то в парке, а проснувшегося уже за решёткой.
Всего несколько слов. Несмелые улыбки. И в сердце каждого зародилась любовь. Настоящая. Светлая. Не признающая границ и несведущая материальных различий. Влад и Вера. Вера и Влад. Они были счастливы в своём мгновении, пока костью не встали в горле Осина-старшего.
У Сергея Петровича на сына были свои планы, и Вера в них совершенно не вписывалась. Особенно когда забеременела, а сын впервые заикнулся о браке, вместо того, чтобы окончить гимназию с отличием.
Это сейчас мы с Осиным знаем, что Вера никогда не изменяла ему, тем более не делала аборт. Влад, как и я в своё время, стал жертвой чужих интриг: купился на ложь отца, слишком быстро поверил словам Веры, неоправданно рано опустил руки и перестал бороться за своё счастье. И пока мы на пару сходили с ума в тщетных попытках найти выход для раздирающей душу боли, юная Вера всё реже появлялась в школе, всё чаще надевала на себя безразмерные вещи старшей сестры, давно переехавшей в столицу в поисках лучшей доли. Запуганная Сергеем Петровичем, Вера никому не сказала, что сохранила под сердцем ребёнка: ни Владу, ни вечно усталой матери, ни просыхающему от пьянки отчиму, ни школьным подругам, которых с каждым днём становилось всё меньше, ни классному руководителю, которому и без Веры хватало забот с выпускным классом. Маленькая, худенькая, в силу своей неопытности и нелепого страха Вера так и не встала на учёт к врачу и под свободной одеждой долгое время скрывала растущий живот.
Семимесячная Маруська появилась на свет в небольшой комнате три на три метра, в обычной хрущёвке. Глубокой ночью, пока мать Веры была на смене, а отчим спал беспробудным сном. Несколько дней врачи боролись за хрупкие жизни, но успели спасти только одну…
Недоношенная Маруська оказалась никому не нужной. Родители Веры так и не забрали девочку из больницы. А вовремя подсуетившийся Сергей Петрович поспособствовал тому, чтобы в графе отец и мать у малышки стояли жирные прочерки.
В тот день, когда потерянный и абсолютно разочарованный в жизни Влад сдал свой последний школьный экзамен, маленькую Марусю отправили в дом малютки под вымышленной фамилией и наспех придуманным именем. Осину же между делом сообщили о смерти Веры, подсунув за завтраком газетную статью о губительном вреде алкоголя.
Именно тогда, потеряв всё, Влад и предложил мне выйти за него. Наш брак — это финт ушами, злая шутка, крик отчаяния. Я хотела сбежать от отца, Влад — проучить своего. В глазах Осина-старшего я была девушкой из благополучной семьи, завидной невестой с богатым приданым. Не чета Вере, правда? Сергей Петрович как-то быстро закрыл глаза на наш с Владом возраст и хлопал в ладоши от предвкушения выгодного слияния капиталов. Он просто не знал, что, выбрав Влада, я окончательно распрощалась со своей семьёй. Наплевав на запреты матери и запои отца, ставшие к тому времени прозой жизни, я навсегда покинула родной дом, не взяв у отца ни копейки. Я отказалась от общения с ним, от его фамилии, а он в отместку лишил меня наследства.
Бедная, как церковная мышь, я стала лучшим уроком для Осина-старшего. Его наказанием.
