в отсиженной перед монитором рабочего компьютера задницы.
— А я с тобой буду! Какого дьявола ты никак не успокоишься, а?
— А с чего мне успокаиваться? — вспыхнула я, таки не выдержав. — Разве они его уже поймали? Просто забрали мое дело! Просто забили на раппорт и собранные мной материалы, сделали важные протокольные рожи, и все на этом! Ни черта они не делают!
— Делают или нет, тебе откуда знать?
Ну да, супер важные федералы перед нами, местечковыми блюстителями порядка, отчитываться не обязаны. Работают они. Не спеша. Ведь это не им смотреть в глаза людям, страстно желающим услышать наконец, когда их жены, сестры, дочери смогут ходить по улицам спокойно, не рискуя однажды исчезнуть и найтись потом в виде растерзанных останков в глухой чаще. Им вслед не плюет каждый раз мать Хуаниты Варгес, проклиная за то, что у меня нет для нее имени мерзавца, отнявшего жизнь ее ребенка.
— Перл, я с тобой разговариваю! — продолжил наседать Коннор, вкатившись следом на мою небольшую кухню и тем самым практически заполнив ее собой. — Зачем ты ездила в соседний округ?
Я отвернулась к раковине, старательно вымыла руки, давая ему шанс отстать. Как бы не так! Эта «я-твой-старший-брат-я-имею-право» скотина даже не подумал проявить и капли уважения к моему личному пространству, подкатив ко мне вплотную и наглядно демонстрируя, что черта с два выйдет его игнорировать.
— Перл, думаешь, я не знаю, что этот полудурок Майки, тамошний шериф, натуральный, мать его растак, авантюрист? — рявкнул уже прилично взбешенный Коннор. — Я вообще не понимаю, как ему удалось запудрить мозги своим избирателям, проголосовавшим за него! Что, на хер, вы с ним задумали?
— Во-первых, следи за языком…
— Это я еще слежу! Ты знаешь, что бывает, когда нет! — огрызнулся родственник.
— Во-вторых, повторю в последний раз: я не собираюсь ни отчитываться перед тобой, ни разглашать служебную инф…
— Перл! — взревел взбешенной зверюгой выведенный из себя окончательно Коннор, но я больше не та соплячка, которую можно было этим напугать или впечатлить. — Ты, на хрен, не будешь этого делать!
— Чего?
— Того, что вы с этим идиотом затеяли, будь там хоть что!
— Это мне решать, Коннор.
— Хера с два! Ты немедленно прекратишь это, и пусть федералы разбираются сами! А ты продолжишь тормозить вечерами лихачей и пьяньчуг, выписывать штрафы за неправильную парковку и разбираться с тем, чей пацан украл ебаную шоколадку у старика Бови или не заплатил по счету у старушки Элли. А еще лучше — вообще уйдешь в отставку уже к хренам и выйдешь замуж за этого дебила Андерсона, родишь ему и нашей матери троих и научишься наконец готовить гребаные бурито и отличать чертополох от лютика…
— Люпина![1]
— Да хоть сраного гавнина!
— Отвали, Коннор! Я не собираюсь ни выходить за Андерсона, ни вот это вот все!
— Насрать на Андерсона! Выходи хоть за кого! Не готовь! Вытопчи к херам все клумбы! Делай, блядь, любую херню, но не смей ловить ублюдка, что вытворяет такое с женщинами! — брат уже разошелся, как раздраконенный племенной лонгхорн[2], тыча в мою сторону сигарой и грохоча так, что соседям впору звонить в мой же офис.
— Вот именно, Коннор, вытворяет! Делал и продолжает делать! И кто-то должен его остановить!
— А без тебя, конечно, некому.
— Слушай, Кони, ну ты ведь не хуже меня понимаешь, что федералы на это дело смотрят сквозь пальцы. Ну, подумаешь, убили четырех никому не известных латиносок в жопе мира! Официантка из забегаловки, неблагополучная мамаша, жившая на пособие, бродяжка, торговавшая этническими побрякушками, да горничная из дешевого отеля в глухомани. Кому до них есть дело? Никому, блин! Они даже отказались нам подтвердить информацию, что это стопроцентная серия. А почему? Потому что, признав это, они больше не смогут забивать. Оно им надо?
— Им не надо, а тебе, само собой, надо!
— Коннор, они тут не живут. Мы этих женщин знали всю жизнь. Для нас они не просто имена в файлах, в отличие от федералов. Но что самое главное, это не там, у них, по-прежнему ходит этот ублюдок, а среди нас.
— Вот! — ткнул в меня пальцем брат. — И я о том же! Он ходит, а ты все норовишь пойти за ним.
— Это моя работа.
— Да на хер! Уже нет, Перл!
— Всегда да.
— Балда! Ты на нем подорвешься, как…
Коннор словно поперхнулся, наверняка вспомнив о том своем ранении, прищурился гневно, глядя мне в глаза. А потом его лицо внезапно разгладилось, он шумно, но будто с облегчением выдохнул, кивнул каким-то своим мыслям и уже почти спокойно спросил:
— Значит, вот так, сестричка, да?
— Вот как?
— Ты слушать меня не собираешься и будешь продолжать, — не вопрос, утверждение.
Я промолчала. Отрицать будет ложью, подтверждать — ввязываться в новый виток спора, на который у меня нет сил.
— Угу, понятно. Думаешь, я не догадываюсь, на что тебя этот Майки-мудайки соседский подбивает? Еще как понимаю. Но только знаешь что? Хрен я это просто так оставлю!
— Конно…
— Да в жопу, Перл! Ты решила действовать по-своему, значит, и я право имею делать то же самое. — И он решительно развернулся, сшибая колесом один из моих кухонных табуретов, и покатил на выход.
— Ну и что это, блин, значит?
— Что надо, то и значит! — буркнул через плечо, съезжая с пандуса в темноту.
— Коннор, ты не имеешь права чинить препятствие работе офиса шерифа! — выскочила я следом на крыльцо, гадая, что задумал этот псих.
— Срать мне на твои правила, сестренка!
— Я тебя в участке запру на неделю, если будешь лезть! — пригрозила ему в спину.
— Ха! Да мама от вашего участка камня на камне не оставит. Ты сама нарвалась, мелкая!
И он укатил, оставляя меня злиться и уплетать в одиночестве самую вкусную еду в мире. Младенец Иисус, как же тяжело иметь ТАКОГО старшего брата!
Глава 2
— Рауль, на два слова можно тебя? — окликнула меня Мари на общей кухне, безуспешно пытаясь высвободиться из собственического захвата Саважа. Братишка, однако, крепенько удерживал ее одной рукой вокруг талии, привалившись задницей к кухонной стойке, а пахом упершись в ягодицы драконяши. Во второй лапе у него была неизменная ведерная кружка кофе, из которой он прихлебывал, занюхивая каждый глоток пушистыми рыжими кудряшками своей жены. Раньше то он всегда трескал с кофе пончики коробками — куда только они в него лезли и как нигде не откладывались на этом длинном жилистом дрыще. А теперь у него, видно, всегда под рукой кое-что послаще
