лопнул, а содержимое вывалилось наружу, будто выпущенные кишки.
— Дай сюда, чего стоишь! — Наталья была крайне неприятно поражена до глубины души! Она молча собрала прокладки, салфетки, ватные палочки и диски обратно в пакет и положила на стол.
Врач в третьем поколении, женщина не привыкла к такому обращению. Ей претило все, что происходило здесь. Люди, чуждые и незнакомые, распоряжались её судьбой, её вещами, были полноправными властителями дум, надежд и всех чаяний страдающей и плачущей женской души. Наталья всегда старалась четко планировать свою жизнь. И, надо отдать ей должное, лезла из кожи вон, выпрыгивала из юбки, стараясь добиваться реализации своих планов. На работе женщина пользовалась заслуженным авторитетом коллег именно за нацеленность на работу и достигнутые результаты. Наталья Сергеевна, доктор, Вы — вот те самые эпитеты, которые были в ходу в её пластиково-стеклянно-силиконовом мирке, а не это вот всё.
— С тобой всё, ожидай. — Инспектор покинул помещение, оставив Наталью с ворохом её личных вещей, разбросанных и частично безжалостно растерзанных. Женщина быстро собрала свои пожитки в большую спортивную сумку.
В комнату вошла женщина-инспектор средних лет с короткой стрижкой и в очках-хамелеонах.
— Ну что, красавица, начнем? — инспектор натянула на руки медицинские резиновые перчатки. — Чего уставилась, красивая? Раздевайся. Наталья сняла с себя джинсы, свитер и футболку. Инспектор тщательно прощупала одежду женщины.
— Бюстгалтер, трусы и носки снимай.
— Зачем?
— За шкафом, милая! Снимай, говорю!
Наталью будто током ударило! Горячая волна негодования отдала в голове взрывом боли, жаром прошла по шее, кольнула в сердце и далее в левую лопатку. В который раз за сегодняшний день женщина испытала стыд и унижение!
— Понимаете, — Наталья перешла на шепот, — у меня с-сегодня начались, — женщина опустила голову, ком, подкативший к горлу, мешал говорить.
— Что ты там мямлишь? Трусы долой. Чего не ясно? Мне что, мальчиков позвать, чтоб помогли тебе раздеться?
— Н-нет. Не надо. Я сама.
Трусики скользнули на пол. Наталья стояла совершенно нагая, прикрываясь ладонями. Подобное ощущение совершеннейшей незащищенности, уязвимости и беспомощности ее посетило впервые в жизни. Наталья поежилась от холода. Ей вдруг стало жаль себя с силой неимоверной. Ершистый ком подкатил к горлу и лопнул там обильным водопадом слез, хоть на йоту загасивших накал эмоций. Наталья зарыдала.
— Ну, ты чего, дуреха, мужа схоронила? — женщина-инспектор сняла перчатки и бросила их в угол смотровой, — давай, прекращай выть, вытирай слезы, вот так, — голос инспектора немного потеплел.
«Видимо, они тоже немножко люди», — подумалось Наталье. Она мяла в ладони очередной солёненький носовой платочек.
— Хорошо, умничка! — женщина-инспектор квохтала рядом с Натальей, словно курица над своим единственным цыпленком, — теперь присядь на корточки.
— З-зачем, — Наталья начала немного заикаться, когда ее арестовали. Концентрация кислоты негативных эмоций и неудовлетворительного морально-психологического состояния, которая медленно разъедала сознание, разум и волю женщины, постепенно повышаясь, наконец, достигла запредельных значений.
— Ты опять за свое!? Приседай три раза. Раз! Два! Три! Ай, молодчина какая!
Наталья приспособилась мало-мальски терпеть все эти унижения. Однако ее прямо выворачивало наизнанку от возмущенья и обиды, когда они являлись бессмыслицей.
Впрочем, женщина-инспектор тут же придала смысл этой последней процедуре:
— Ты что же, милая, вчера родилась? Я обязана проверить, не заряжен ли твой воровской карман, — сузив глаза, она посмотрела на Наталью, — а у тебя, милочка, их целых два. Да все нормально. Чисто. Одевайся.
«Воровской карман? Да еще два? Почему именно у меня?» — недоумевала Наталья, натягивая трусики.
— Так, с тобой закончили, иди к доктору.
Наталья все время вытирала слезы бумажными носовыми платочками. Идти к доктору? Конечно же! Вот оно! Коллега-врач обязательно ее выслушает, утешит и поможет. Ведь доктора, словно десантники, своих не бросают. Эту аксиому Наталья выучила, будучи студенткой. Женщина вздохнула, вытерла лицо насухо и даже улыбнулась, открывая дверь смотровой.
— Заходи туда, — инспектор показала на соседнюю дверь, выкрашенную, наверное, сразу после революции 1905 года, — наш дежурный док сейчас придет.
Наталья вошла. У стены стоял стол и стул. Рядом находилась кушетка, застеленная желтоватой простыней, да облезлый металлический шкаф со стеклянными стенками и намалеванным красным крестом. «Д — а—а-а-а. Вот это сервис!» — сыронизировал врач-гигиенист, её второе профессиональное Я, — вот бы нагрянуть сюда с проверочкой, взять смывы, воду для физико-химического анализа. Обязательно проверить столовую…»
Наталья невольно усмехнулась, уголки её губ рефлекторно поднялись, а кривая настроения, пройдя по низшей точки параболы, медленно, как бы нехотя, ползком двинулась вверх.
Дверь отворилась, и вошел дежурный врач в сереньком мятом халате и форменной куртке, надетой прямо поверх него.
— Так, и кто тут у нас? — Врач устало опустился на стул и положил на стол журнал и чистый бланк медицинской карты.
— Косякова Наталья С-сергеевна… — в миллиардный раз женщина начала вычитывать все эти магические мантры, оказавшиеся исключительно важными штуками в этом «храме несвободы».
Но врач махнул рукой, мол, хватит:
— Раздевайтесь.
— Понимаете, я тоже в-врач, — сказала Наталья с видом победительницы, видимо, ожидая, что вот прямо сейчас «оковы тяжкие падут, темницы рухнут — и свобода ея примет радостно у входа и братья меч ей отдадут». Но, то ли врач изолятора не был знаком с творчеством великого русского поэта, то ли он не являлся таким уж братом, как она рассчитывала, а только он устало посмотрел ей в глаза и коротко отрезал:
— Раздевайтесь.
Наталья пожала плечами и снова разделась. И опять донага. В этот раз процедура оголения собственного тела не вызвала такой болезненной реакции, как накануне.
«Опыт, — выстрелила женская самоирония, — да-а-а, врагу бы не пожелала».
— Татуировки есть?
— Нет.
— Гематомы, ссадины, царапины?
— Нет.
— Какие-то телесные повреждения?
— Нет.
— Жалобы на здоровье? — дежурный врач заполнял медицинскую карту, не обращая на Наталью ни малейшего внимания.
— Нет, — Наталью снова уколол разряд боли в сердце. Она испытала глубочайшее разочарование, но одновременно с ним, в женщине поселилась некая апатия. Она как бы отделила для себя, своего внутреннего человека, от того кругооборота событий, который происходил с нею вот уж который день.
— Наркоманка?
— Нет.
— Руки покажи, — врач тщательно осмотрел кожу в локтевых ямках, — повернись, — посмотрел в паху и поверхностные вены голеней.
— Одевайся.
Наталью отвели в отдельный бокс и заперли там. Цыганка — старая знакомица, сидела на скамье в углу и не проронила ни звука. «Курить бросила, что ль?» подумала Наталья.
Наконец, после полутора часов ожидания, за вновь прибывшими явился начальник корпусного отделения — коренастый парень с пухлыми щеками и тяжелым взглядом. Размахивая резиновой дубинкой, корпусной повел двух узниц лабиринтами полутемных коридоров, лестниц и переходов. Когда они миновали пост охраны и спустились по переходу вниз, Наталья почувствовала кислый запах прогорклой капусты. Корпусной
