иначе не стала бы брать с собой сумочку.
Это хорошо, я предпочитаю, чтобы мое маленькое лекарство была одна.
— Тебе следовало попросить меня заехать за тобой. — говорит Ремеди.
Слова приглушены стеной, но я всё равно слышу ее грубый голосе. Я не могу дождаться, чтобы услышу этот хриплый голос, когда она позовет меня по имени.
— Ты из тех, кто умеет говорить. — ее подруга смеется, голос писклявый, как у маленького щенка.
— Я посещала занятия по самообороне, а ты — нет. На свободе разгуливает серийный убийца.
Я сдерживаю смешок.
Как будто удар в пах или перцовый баллончик остановят серийного убийцу.
— Питер проводил меня. — говорит подруга.
Ремеди усмехается себе под нос и даже сквозь стену я слышу презрение в ее голосе. Кем бы ни был этот Питер, она явно не доверяет ему так, как ее подруга.
— Итак, ты наконец-то добилась перевода? — спрашивает Ремеди, меняя тему.
— Начиная с понедельника, в доме одной пожилой леди на Дюваль.
— И ты рассказала LPA1 о том, что сделал Уинстон?
Ее подруга колеблется. И если я знаю свое маленькое лекарство, то чем дольше тянутся секунды, тем раздражительнее она становится. Ей нравится постукивать пальцами по бокам, чтобы держать себя в руках.
Напрягая пальцы, я повторяю ее движения за стеной. Я крупный мужчина, втиснутый в тесное пространство, как будто огромный матрас запихнули в кузов гольф-кара. Я не могу устроиться поудобнее, и вдобавок здесь чертовски жарко, но оно того стоит.
Повторяя за ней эти движения, я пытаюсь проникнуть в ее голову.
Это грусть? Возможно. Беспокойство? Гнев? Почему она держит все это внутри себя? Чтобы не произошло, это не имеет отношения к Ремеди. Это проблема ее подруги.
— Я просто хочу, чтобы это поскорее закончилось. — отвечает подруга.
Слабый вздох срывается с губ Ремеди. Замок на двери ее спальни щелкает, а жалюзи на окнах сначала поднимаются, а затем опускаются, словно она проверяет, заперты ли окна.
Это нервная привычка часто проявляется, даже когда она одна, чтобы точно знать, кто может войти, а кто выйти.
— Он ударил тебя наотмашь. — говорит Ремеди, и в ее хриплом голосе слышится гнев. — Дал тебе пощечину. Отшлепал тебя по заднице, как будто ты ребенок.
Она стонет, и я представляю, как она вскидывает руки вверх, но через эту щель, я вижу только пустое место рядом с ее столом. Они должно быть, сидят на кровати.
— Кто-то должен что-то сделать.
— Но это не обязательно должна быть я, — говорит её подруга. — Или ты.
Между ними возникает небольшая пауза. Я переношу свой вес, наклоняясь в сторону кровати, но теперь все, что я вижу, это стена.
— Я не позволю этому повториться. — говорит Ремеди с предупреждением в голосе.
— Дело не в твоем…
Телефон вибрирует, дребезжа о твердую поверхность. Они обе ищут его, но раздаётся звонок, и Ремеди отвечает на него.
— Это Ремеди Бассет. — говорит она.
Ее ноги легко постукивают по твердому полу, когда она расхаживает по комнате. Перед щелью проходит её обнаженное плечо. На ней лишь кружевной лифчик.
Я провожу пальцами по внутренней штукатурке стены, будто чувствую ее гладкую кожу, и представляю, как поглаживаю замысловатую, черную, кружевную татуировку, расползающуюся по ее упругому животу.
Она разворачивается, идя в другую сторону, и я втягиваю воздух.
— Вы имеете в виду мистера Уинстона из поместья Уинстонов, верно? — спрашивает Ремеди звонящего.
Она шепчет что-то своей подруге, затем откашливается.
— Безусловно. Я буду готова. Спасибо вам. — причитает она.
Как только телефон отключается, подруга спрашивает её.
— Какого черта, Ремеди? Это чушь собачья.
— Это работа. — говорит Ремеди будничным тоном. — С тех пор как Джонсоны уехали, я осталась без работы. Ты же знаешь, как это тяжело в межсезонье.
Между ними повисает еще одна пауза. В этом наверное есть доля правды, даже если это выглядит удобно, что агентство личных помощников назначило Ремеди на ту же работу, с которой недавно ушла ее подруга.
— Ты устроилась к нему на работу? — спрашивает ее подруга. — Ты уговорила меня перевестись только для того, чтобы занять мое место? В чём прикол?
— Это случайность. — говорит Ремеди. — Плохая, очень плохая случайность, но таким образом, он больше не сможет причинить боль ни тебе, ни кому-либо ещё.
— И что, вместо этого он будет причинять боль тебе?
— Я тоже собираюсь сделать ему боль.
Между двумя женщинами повисает очередная пауза.
— Ремми. — говорит подруга.
— Все в порядке. Это короткое задание. Временное, до тех пор пока они не найдут ему кого-то получше.
— Временный работник на месяц, верно? Тогда он подпишет с тобой контракт на год. Вот что он сделал со мной.
— И что?
— Как ты и сказала, поначалу все в порядке. Он не обращал на меня внимания, да? Как будто я была ничего не значащим сотрудником. Но потом он напал на меня физически. И ты хочешь работать на него? Что, если он сделает тоже самое и с тобой?
— Тогда я собираюсь снять это на камеру.
— Он держит свои камеры наблюдения под жестким контролем.
— Я установлю свою собственную.
— Я говорю тебе, он узнает об этом.
— Если мне придется, я убью его.
— Убьешь его? — ее подруга ахает.
Мой пах напрягается от внезапного давления. Она такая чертовски сексуальная. Лавируя между стенами, дюйм за дюймом, я достаю свой телефон из кармана, стараясь не делать резких движений. Я не хочу доводить этих двух до истерики.
Моя коллега, та самая, которая взломала веб-камеру Ремеди, дала мне приложение, позволяющее в любое время просматривать ее веб-камеру на моем телефоне.
Я хочу увидеть ее лицо. Густые темные брови, ее блестящие черные волосы. Ее сияющие глаза, когда она смотрит на свою подругу. Так уверена в себе, как будто знает, что сможет убить его.
Большинство людей говорят это в порыве ярости, уверенные в себе до тех пор, пока нож не окажется у них в руке, тогда они ничего не смогут сделать. Не из-за чувства вины за жизнь, которую они отбирают, а из-за страха быть пойманными.
Но другие? Мы можем смотреть друг другу в глаза и чувствовать это. Убийство — это действие, а смерть — его результат. И Ремеди? Возможно, именно поэтому я до сих пор не убил ее.
Когда я нажимаю на приложение, оно говорит: Веб-камера отключена. Должно быть, она закрыла свой ноутбук, когда закончила просмотр того видео.
Черт возьми.
— Я не позволю Уинстону оставаться безнаказанным. — говорит Ремеди суровым голосом.
— Он не твой отчим. — вскрикивает подруга, затем ахает, как будто сожалеет об этом. — Уинстон больше похож
