лице, словно это вовсе не я: «Дженни так решила…» Иногда кажется, что Дженни и я существуют отдельно друг от друга. Ну, как если смотришься в зеркало, и видишь там другую женщину. И решать проблемы надо сразу за обеих. Мои размышления прерывает Andy.
— Джей! — восклицает он, — нынешние богословы считают, что электрон — это живое существо, которое по своей воле переходит с орбиты на орбиту. Ты что-нибудь слышала про электроны?
— Милый, почему тебя интересуют электроны? У тебя есть я.
— Ну… — оправдывается он, — если они на самом деле живые, то значит, их можно есть. Или использовать в качестве лекарства: электрон-терапия, — нервно хихикает он.
Словно пытаясь что-то вспомнить, я застываю перед Andy, потом говорю:
— Милый, тебе действительно нужна терапия. Ты поглощаешь алкоголь галлонами, ничего не ешь и стал похож на тощего ободранного осла.
— Джей! — перебивает он меня, — тело спасти невозможно, да это и ни к чему, ведь в момент воскресения Отец наш небесный даст всем идеальные тела. Надо лишь дождаться.
— Дождаться чего?
— Ну… когда наступит великий день Второго пришествия, при окончании жизни нашего мира, — бормочет он.
— Энди, ты бредишь. У тебя стресс. Детям, чтобы снять стресс, дают pet-терапию… ну, с животными. Тебе же больше подойдёт мистресс-терапия. Так что давай, собирайся, мы идём к леди Наталье, как я и обещала намедни.
— Намедни… — передразнивает он, — не хочу я никакую леди Наталью. Маркс умер, Ленин умер, и я тоже плохо себя чувствую с самого утра.
Строго поднимаю бровь, смотрю на мужа широко открытыми глазами; обычно он не выдерживает моего пристального немигающего взгляда. Демонстративно достаю из шкафа его голубые штанишки, кладу в сумку.
— Сегодня тебя высекут в этих штанишках, поучат уму-разуму.
He reacts like a wild beast.
— Ты — копия обезьяны! — визжит он, — так же как и твоя Наталья, — добавляет.
— Ладно, я ей передам… акуна матата, — миролюбиво соглашаюсь; хватаю супруга за balls, — живо собирайся, не то оторву тебе яйца.
— Все женщины — это обезьяны, у которых волосы остались только на голове… и ещё в одном месте; у тебя болезнь души, это от бесов, — бурчит он.
Привожу себя в порядок, делаю перед зеркалом a rich make-up; надеваю чёрную плиссированную юбку, тёмно-красную блузку; волосы на голове собираю в пучок, стягиваю их бархатной лентой того же цвета, что и блузка; на ноги цепляю туфли на шпильке.
— Джей, если в таком виде тебя обнаружат продавцы мартышек, то непременно посадят в клетку! — восклицает Энди.
Молчу, бросаю долгий испепеляющий взгляд на супруга. Он одевается и идёт вместе со мной.
* * *
Наталье я заранее всё объяснила. Она даже спрашивала у меня о предпочтениях Энди в части внешнего вида женщин. Мы остановились на том, что на ней будет короткая коричневая юбка и голубая блузка плюс туфли на платформе, на высоких каблуках — признаться, у Энди довольно допотопные вкусы. Наталья знает, что ей надо делать. В отличие от Энди, которого сначала приходится поить вином в гостиной Натальиного салона, а потом пьяного соблазнять, чтоб он улёгся на специальную скамью в игровом зале и дал себя привязать. Но я справилась. После чего оставила мужа на попечение своей подруги.
Дверь в игровом зале Наталья закрыла изнутри на цепочку. Дверь можно приоткрыть, но щель очень мала, так что мне ничего не видно, зато слышно хорошо.
Энди просит выпороть его в штанишках; не дождавшись ответа, жалобно добавляет «пожалуйста».
— Ага, в голубых штанишках, — передразнивает Наталья голосом старой карги, — желаете отведать бамбука, молодой человек? Если в штанишках, то бамбуковой палкой буду драть.
Ответ Энди я не слышу, настолько он тих. А вот Наталья чётко проговаривает каждое слово, словно работает на сцене театра.
— Здесь я решаю, как пороть. Джей велела крепко высечь… — задумчиво произносит моя подруга. — Значит, по голой попке, розгами, full blast, — заключает Наталья.
Вспоминаю, как Наталья говорила мне: «Розог никогда не бывает слишком много, и с лечебной целью мужчину надо ввергнуть в шокирующий матриархат». Мне жалко Энди. Но тут ничего не поделаешь. Наш брак стремительно угасает, я это чувствую. У мужа, похоже, наступил кризис среднего возраста. Он даже сказал, что начал разочаровываться во мне. «Милый, — ответила я ему, — разочарование есть плата за что-то прежде полученное; несоразмерная, быть может, но будь щедр. Разве не знаешь? Не читал?!» Он ничего не ответил. Думаю, что процедура в Натальином салоне — это последний шанс сохранить наш брак, спастись.
Иду в Натальину гостиную; не торопясь, разглядываю бутылки в баре; выбираю пролетарский сорт скотча, то есть «Белую лошадь»; лью в бокал слоем в три пальца и делаю маленький глоток жгучего напитка. Потом с бокалом в руке возвращаюсь к закрытой на цепочку двери. Teaching в игровом зале продолжается. Энди громко орёт под розгами. Наталья уверяла меня, что после подобных экзекуций, мужчина балдеет от той женщины, которая приказала поучить его уму-разуму. Ещё Наталья считает, что стыд — это неотъемлемая часть порки. Поэтому на сессии она всегда выглядит супер.
— Я буду слушаться жену! — вопит Энди после особенно хлёсткого удара — это слышно — пучка из трёх розог, которым пользуется Наталья.
— Молодец, умный мальчик, — смеётся моя подруга…
Я тащусь. Похоже, это финал. Прокрутить такой эпизод в кино — наверняка, треть зала (всякие сердобольные старушенции) будет рыдать, ещё треть (мужики) станут чертыхаться, а остальные будут умирать от смеха.
Когда teaching was over, Наталья приходит в гостиную.
— Что ты пьёшь? — спрашивает, увидев мой бокал.
Показываю на бутылку «Белой лошади». Наталья смеётся:
— Дженни, виски пьют из стакана. Или прямо из бутылки, если это фляжка.
Себе она наливает Рислинга. «Не люблю смешивать», — говорит.
Мы чокаемся. Жду, когда она проглотит свой Рислинг; вопрошающе смотрю на неё.
— Попка твоего мужа сейчас разлинована, как нотная тетрадь. Старалась, чтоб получилось красиво. Пойдём, посмотришь. Но учти: ноты писать придётся тебе, когда в следующий раз захочешь поучить мужа уму-разуму. Правда, мужики иногда сами в салон заваливают… но ты не беспокойся, за Энди я присмотрю.
* * *
…Возвращаемся с мужем домой. Он хочет только одного. Я прерывисто дышу, люблю его до безумия. Ложимся в постель. Он усердствует так, что кажется мне лучшим мужчиной на свете. Клянусь, я выбью из него всю дурь. Дженни так решила.
* * *
Потом были другие мистресс, которым Наталья поручала воспитывать моего мужа. А вскоре я осмелела и решилась сама расписывать ремнём и розгами ягодицы Энди, если он становился совсем несносным. Знаю, он без ума от
