венам — быстрый, жестокий, яростный.
А потом его губы нашли мои — и словно стоп-кран сорвало. Будто и не было этих семи лет. Словно мы расстались вчера.
Мир сузился до нас двоих. И ни вокзал, ни толпа людей, что текли рекой по перрону, не могли нас рассоединить — так мы сплелись руками, так соединились губами.
Ничего не изменилось за семь лет. Но в тот миг я об этом не думала: пыталась напиться, как умирающий в пустыне. Пыталась запомнить, впечатать, запечатлеть… Чтобы осталось хоть что-то, когда он развеется, как дым, оставив горечь, пустоту, боль…
Глава 2
— Машка…
Он будто удивлён, ошарашен, в себя прийти не может. И глаза такие радостные-радостные. Большим пальцем трогает мои губы, словно не верит, как будто я могу исчезнуть, раствориться в воздухе.
Как бы себя с асфальта соскрести-то… А то от меня даже лужи не осталось — пар сплошной…
— Ну, а кто ж ещё, Сотников? — не знаю, как снова удалось улыбнуться. — Не привидение, не бойся. Поехали? Аня не смогла встретить тебя, попросила, чтобы я.
Он всё ещё стоял столбом и пялился. Я вздохнула и взяла его за руку.
Ошибка. Ток по оголённым нервам. Снова ожог. Удар молнии. Но можно делать вид, что ничего не происходит.
Я тяну его за собой. Он идёт, как бычок привязанный, за верёвочкой. Послушный такой, милый, мишка мой плюшевый.
Я знаю: Андрей не такой. Но иногда… и это снова окунает меня в прошлое с головой, возвращает назад, делает меня счастливой и воздушной, как разноцветный шарик, наполненный гелием.
— А Аня?.. — спрашивает он, как только мы садимся в машину.
— Работает. Как только сможет — приедет. А я тебя чаем напою. Если захочешь. Поболтаем. Если захочешь.
Сотников не хотел. Молчал всю дорогу. Барабанил пальцами по дверце. Смотрел в окно и немного хмурился.
Я не стала лезть к нему с разговорами. В таком состоянии его лучше не трогать — ушёл в себя, замкнулся и ключ выкинул. Можно не стараться — не услышит, а то и огрызнётся.
Больше всего на свете я не хотела цапаться с Сотниковым. Не сейчас. Не сегодня. Не то настроение от встречи.
Я, наверное, ждала чего угодно, только не то, что случилось на перроне.
Его глаза. Его поцелуй. Его удивление. Спрятала внутри, как скряга. Сердце грозилось выскочить наружу, а в душе цвели розы — яркие, разноцветные, живые.
Это было лучшее, что случилось со мной за семь лет. Я могла бы этого никогда не дождаться, но радовалась тому, что случай подарил именно вот такую встречу с Андреем. Хотя, наверное, безопаснее было бы принять его равнодушие. Тогда бы не рождалось ложных надежд.
А так… они грозились воскреснуть и поверить. Но взрослая часть меня помнила: он не мой, он чужой, у него невеста. Часть меня, раненой и уязвлённой, знала, почему я семь лет назад уехала в никуда, оставив позади разбитое сердце.
— Приехали, — снова подарила я Сотникову улыбку, — пойдём, буду тебя развлекать.
— Да-да, конечно, — сверкнул он глазами. И что-то такое хищно-опасное промелькнуло в них, но я слишком была погружена в себя, чтобы заметить, понять, насторожиться.
— Ну, вот здесь я живу, — открыла дверь ключом, — проходи, — посторонилась, чтобы впустить Андрея внутрь.
Он втолкнул меня в коридор, а затем переступил порог.
Поймал меня в объятия и снова поцеловал.
Это был другой поцелуй — голодный, жадный, засасывающий меня куда-то глубоко-глубоко.
«Не вынырну», — подумалось. Но как-то отдалённо, будто не я. Потому что я больше не существовала — дышала в унисон с мужчиной, который однажды меня предал, обидел и почти уничтожил.
Но сейчас… я не могла да и не хотела об этом помнить. Позже.
Семь лет всё же слишком большой срок, чтобы в это мгновение лелеять свои обиды. Поцелуй оказался важнее. Я позволила себе плыть по течению, что очень быстро превратилось в водоворот.
В голове горячо. В груди вспышки. Внизу живота — пожар. Колени в кисель. Эмоции в хлам. Я бы оттолкнула его, если б могла. Но куда там…
Крышу сорвало окончательно. И у него, и у меня. То, что происходит, совсем не похоже на поцелуй на перроне. Сейчас он кажется целомудренным и очень мягким. Почти безликим и таким далёким.
Напор. Ярость. Взрыв. Как это знакомо. Когда нет возможности себя контролировать. Есть желание только подчиняться, плыть, уплывать, терять связь с реальностью.
Андрей не оставляет мне выбора — делает его и за себя, и за меня. Не спрашивает, не сомневается, не колеблется — берёт, как завоеватель. Рушит стены моего замка беспощадно.
Он буквально размазывает меня по стенке. Пальцы путаются в волосах. Ладони держат лицо, не давая увернуться. Как будто я хочу… Единственное моё желание — чтобы этот поцелуй длился вечно.
Я чувствую его всего — так мы близко. Не просто соприкасаемся, а вжимаемся друг в друга с такой силой, что даже верхняя одежда не помеха почувствовать его возбуждение.
— Я скучал по тебе, леди Осень, — шепчет Андрей мне на ухо, и я дрожу в его руках, дышу шумно, со всхлипами и почти стонами. — К чёрту всё! — снова разливается по венам его шёпот — решительный и яростный.
Это значит, что он принял решение. Может, и не хотел заходить дальше — лишь наказать меня поцелуем, дать понять, что ни мой побег, ни моя гордость, ни мои принципы не властны надо мной. Только он. Стоит ему лишь захотеть.
И вот он уже рвёт с себя пальто, а потом с меня — куртку.
— Даже чаю не попьём? — хватает сил немножечко съязвить.
— Попьём. Потом, — окидывает Андрей меня таким взглядом, что становится жарко, и снова катится волна, сбивающая с ног, рвущая тормоза, заставляющая забыть обо всём.
Он сейчас только мой. Я имею право раз в семь лет быть немножечко счастливой. И я не уговариваю себя — принимаю всё, как данность, как подарок, как передышку.
Я тянусь к нему, как к солнцу. Внутри — вулкан: клокочущий, готовый выйти из каменных стен, ожить, брызнуть раскалённой лавой. Но не я, а он тянет меня за руку дальше, в комнату.
Не напиться им, не надышаться, не наглядеться вдоволь. Но лучше иметь хоть что-то, чем ничего. Пусть только сейчас, в этот самый миг, в это безвременье, в которое мы погружаемся вдвоём.
Я помню его тело. Я знаю его руки, умеющие любить и высекать искры. Я отдаюсь ему без остатка и без
