она забралась в нишу в стене и, сжавшись в комок, смотрела на большой белый экран. Сначала было много букв, а потом замелькали картинки. Страшнее этого она в жизни ничего не видела. Фильм был про зомби-апокалипсис, где зомби жрали всех, кто от них убегал и прятался, а убегали и прятались все, так что в живых никого не осталось. После этого ей иногда стали сниться кошмары, пока в ее жизнь не ворвался более реалистичный кошмар под названием насильник Жора. Его имя было вышито у него на куртке и всегда было перед глазами, когда он делал с ней свое грязное дело. Чтобы окончательно проснуться от мурчавшего ночного кошмара про зомби, Милка всегда плескала себе воды из ковшика на лицо. Но сейчас ковшик был не рядом, да и воду она всю выпила, и девушка направилась к зданию управления, чтобы умыться холодной водой и наконец-то проснуться. Смело перешагнула через обглоданную голову дворника, она вошла в здание и направилась в туалет. На ее пути попадались останки людей, которые она перешагивала, даже не разглядывая, кто это. Страха уже не было, ведь это очередной страшный сон, не более.
Когда на нее накинулся один из сотрудников, она решительно воткнула нож ему в глаз и, перешагнув через еще дергающееся тело зомбака, пошла дальше. Упокоив по дороге в туалет еще троих зомби, Милка окончательно убедилась, что это сон. В реальности она была робким забитым существом, которое точно не могло вот так мочить зомби одним ударом в глаз. Нож, крепко зажатый в руке девушки, был не простым кухонным ножом. Милка получила его в подарок от одного работника-станочника, ловко выпиливавшего на своем станке разные детали. Мужчина приметил девчушку, убиравшую в цеху, и часто угощал ее то конфетой, то печенькой, а иногда и яблоком. Подарок, конечно, странный, но Милка недолго удивлялась ножу, быстро найдя ему применение, и ловко резала метелки под свой рост.
— Вот и теперь пригодился, — на перемазанном кровью зомбаков лице появилась белозубая улыбка, первая в ее жизни.
Убивать зомби ей понравилось.
По заявке читателей напишу продолжение.
Я знала.
Мямля, как всегда, копался в мусорном баке. За этим уже обычным для него делом его и застал дворник Степан. Здоровенный мужик частенько гонял от мусорки бомжа, которого жалела и подкармливала Зинаида, дама его сердца.
Степан уже более пяти лет вздыхал в сторону проходящей по двору миловидной женщины неопределенного возраста. Зиночке можно было дать 30, но только со спины, а вот с фасада ей было далеко за 40, но это совсем не смущало деловитого дворника.
Именно из-за симпатии и жалости Зинаиды этому бомжеватого вида парню и доставалось от грозного хранителя двора. Вот и сегодня Степан раздавал тумаки, молотя парня по спине и голове. Мямля только прикрывался грязной рукой и мычал, а потом и совсем завалился в грязную лужу, образовавшуюся от гниющего мусора.
— Фу, погань немытая, еще и в дерьме извозился, — дворник смачно плюнул на бомжа и удалился по своим делам.
Мямля растер грязь и кровь по лицу, отчего стал еще страшнее.
Его не принимали городские бомжи и гнали от себя, так что этот двор был единственным местом его обитания и кормежки. За домом находился пустырь, на котором Мямля соорудил себе жилище из ящиков и коробок, выброшенных жителями, старый матрас служил ему постелью, а вход в это подобие жилья был просто завешан драным ковром. От дождя его спасал яркий рекламный плакат. Еще в прошлом году во время штормового ветра он подобрал его и завернул свою хибару им, как конфету в фантик.
Сколько ему лет и кто он, Мямля не помнил, как и не помнил того, как оказался на улице. Огромный шрам пересекал его голову от лба до затылка и часто болел на изменение погоды. За это его местные называли еще и барометром. Заслышав, как Мямля воет в своей берлоге, жители готовились к дождю или снегу, в зависимости от времени года. На зиму Зинаида открывала для него подвал и пускала зимовать к себе в кладовку, отгороженную еще ее покойным мужем для хозяйственных целей. На это Степан только ругался на чем свет стоит, но не смел выгнать постояльца с зимней квартиры. Обычный сентябрьский день обещал быть солнечным, но у Мямли разболелась голова еще с самого утра. Да и тумаки от Степана добавили боли в его многострадальную голову. Охая и кряхтя, бомж поднялся, обтер стекавшую с него вонючую жижу и отправился в свою берлогу. Что-то воняло так, что дышать стало совсем тяжело, Мямля закашлялся и, закрыв лицо грязным рукавом, снова погрузился в сон. Разбудил его какой-то грохот и крики людей. Обхватив голову руками, бомж выбрался на воздух и сел, открыл рот от удивления. На его пустыре теперь стояли аккуратные домики, а в усадьбах цвели яблони. Мямля заполз за свою хибару и уставился заспанными глазами на дом, в котором жила Зинаида. В общем, там и смотреть особо было не на что, кроме этого дома больше ничего не было. Ни парка, ни соседних домов и даже остановки трамвая, на которой бомж иногда поджидал свою благодетельницу с работы. Ничего, кроме дома и двора. Бомж тер глаза, колотил себя по и так болевшей голове, но ничего не менялось. Даже заполз в хибару и снова выполз, но дачные домики не исчезли с его пустыря, а дом остался одиноко стоять в окружении высоких деревьев.
Тяжело поднявшись на ноги, Мямля поплелся к дому, из которого слышались истошные вопли. Женщина орала в своей квартире так, как будто ее резали. Уже на подходе к дому бомж узнал голос Зинаиды и ускорился. Дверь в ее квартиру была выдрана и валялась на площадке, загораживая проход в квартиру. Перемахнув через преграду, Мямля очутился в темной прихожей, где и наткнулся на Степана, навалившегося на вторую выдавленную им дверь, из-под которой истошно орала Зиночка.
В полумраке помещения что-то подробнее было невозможно разглядеть, и недолго думая бомж вцепился в плечи дворника мертвой хваткой, пытаясь отодрать его от орущей где-то под ним женщины. Степан как-то странно урчал и сильно вонял тухлятиной.
Мгновенно отреагировав на навалившегося сверху человека,
