– парень молодой, сексуально активный, мне много надо и так, чтоб по-разному. А ты ж, наверно, только миссионерскую и знаешь, а?
Я нес какую-то чушь, главное, чтоб не молчать. И голос срывался от бешенства. И возбуждения.
– Да мне ее хватило… – Ах ты ж бл*! Мягкий голосок, растомленный, царапками глубокими по сердцу… Значит… Значит и правда… Твааарь… Я, еле слышно застонав, уперся лбом в стену, сжал зубы, а она, мучительница, продолжала издеваться, – главное, не разнообразие, а мастерство…
– Да у твоего старикана сил не хватило тебя даже придержать! Видел я, как он цеплял тебя у подъезда! – я все же не выдержал, все же сорвался. Позорно и глупо. Кретин! Спалился!
– А у тебя только и хватает сил, чтоб за другими подглядывать! – в голосе Кошки звучало торжество! Конечно, подловила, сучка! – На большее ты не способен!
– Да ты овца! Что ты знаешь обо мне? – я грохнул кулаками по стене изо всех сил. Сломать, развалить, нахер, эту стену, добраться до этой заразы! Заткнуть ее рот, наконец, уже! И лучше даже сразу членом!
– Да что о тебе знать надо, дурачок неудовлетворенный… – мурлыкала между тем Кошка, и голос ее был рядом, близко-близко, словно она тоже вот прямо за стеной лежала. И, может, пальчиками губ касалась. И не только губ.
– С чего это я неудовлетворенный, ты, кошка драная!
– Ну а иначе, зачем за мной подсматриваешь? Интересно тебе, как я живу?
– Да мне интересно, как у твоего дедули сил хватает на тебя? Или ты сама все делаешь?
– Да я поняла, что тебе это интересно…
Сука! Голос! Какой голос! Неужели она и этому хлыщу лощеному таким медом в уши лила? От одного этого можно кончить!
– Он, наверно, вообще ни на что не способен, а? Что ты ему делаешь?
Меня несло, я понимал это, говорил гадости, пошлости, вел этот тупой разговор и остановиться просто был неспособен.
А она…
Она отвечала! Впервые, наверно, мы с ней так долго разговаривали. Конечно, разговором это назвать сложно, но, черт! Как я кайфовал от одного звука ее голоса и одновременно бесился, что она не опровергает мои слова, наоборот, только подмурлыкивает согласно! Кошка! Похотливая! Мелкая гадость!
– А я бы тебя сейчас раздел, слышь? – а вот это я уже нес бред. Не соображая ничего. Возбужденный, распаленный, разозленный до невозможности картинами ее секса с этим стариком, – ноги раздвинул, языком провел под коленочкой, и выше, по бедру… А ты задрожишь… Поверь мне, задрожишь… Особенно, когда я доберусь до твоей мягкой девочки… Влажной… Хочешь? Каааатяяяя… Хочешь так?
И ошалел, когда услышал за стеной тихое и томное:
– Дааааа…
Я сразу понял, что она не просто так там лежит, не просто так отвечает мне, что она тоже возбудилась, как и я! И начал нагонять, нагнетать, только чтоб не затормозила, чтоб не поняла, что происходит. Мне каким-то образом удалось ее зацепить, поймать ее на голос, может этот придурок ее не удовлетворил? При неуместном воспоминании опять накатила злость. Но я подавил ее. Потом. Потом за все отыграюсь. Ты мне ответишь, Кошка. Ответишь. Совсем скоро. Скоро.
– Катенька…. давай, девочка, проведи пальчиками по себе, там, внутри… ты горячая уже? Мокрая? Да?
– Да…
Чеееерт!!!!
Член уже болел, дико, требовал внимания, и я не удержался, провел несколько раз пальцами по нему, прямо через спортивные штаны, и застонал от того, насколько давануло в пах. Надо, сука, как надо в нее! Сейчас! Прямо сейчас!
– Каааатяяяя… Два пальчика в себя, большой на клитор, мягко… Представь, что это я делаю… Что это мои пальцы… Я вхожу в тебя, и ты мокрая уже, течешь, прямо на пальцы мне, вожу туда и обратно… И наклоняюсь, чтоб языком тебя коснуться, ударить легко по клитору…
– Аххх…
Я настолько ярко представил, как она выгнулась, как раскинула тонкие ножки с поджатыми от возбуждения пальчиками, что уже и не замечал, как сам, не переставая трогаю себя, как получаю от этого дикий, болезненный кайф, и шептал, шептал, шептал, слыша свой хриплый голос, ее ответные тихие вздохи и сходя с ума:
– Хочешь… Хочешь меня? Потрогать? Хочешь?
– Хочу…
ААААААА!!!!
– Хочешь ротиком… Сама… Взять?
– Хочу…
Сукасукасукасукасука!!!
Все, не могу больше, всеооооо!!!
– Катенька, маленькая, маленькая моя, моя, моя… Я приду сейчас, слышишь? Я приду, открой дверь, я приду к тебе…
И не сразу понял, что за стеной наступила тишина. Настороженная. Испуганная.
А потом сдавленный вскрик, шорох, топоток босых ножек, и хлопок соседской двери!
Бл********!!!!
Переборщил!!!!
Дурак!!! Кретин!!! Идиот озабоченный!!! Неосторожный!!!
Все эти слова и еще очень много других я орал внутри себя, уже выбегая, как был, в одних спортивках и босой, следом за пугливой кошкой в подъезд.
В этот момент я вообще ни о чем не думал, реально! Просто повиновался инстинктам. Догнать! Догнать мое! Схватить! Живот скручивало от спазмов нереализованного возбуждения, и это подгоняло похлеще всяких инстинктов.
Кошку я догнал уже у выхода на подъездный балкон. Подхватил на руки, прижал к голой груди, растерянную, испуганную, маленькую такую, очень надеясь, что она все еще возбуждена, и мой запах ей понравится. Нравился же до этого, я ж чувствовал. Так почему не теперь, когда она едва от голоса моего не кончила?
Она пищала, трепыхалась, царапалась даже немного. Но я терпел. И упрямо тащил ее к себе. В квартиру. В комнату. На кровать. Под себя.
Не церемонясь, спиной на матрас, и тут же зацеловывая, что-то шепча неразборчивое и возбуждающее, чтоб опять не думала, забыла, просто отключила мозг, как совсем недавно, от моего голоса только. А сейчас все в комплексе работало: и тело, и голос, и запах, и ласки.
И я сдерживал себя, понимая, что надо успокоить, настроить, уговорить. И уговаривал. И ласкал, кайфуя от ее кожи, ее мягкости, которую я помнил, но сейчас, кажется, еще мягче! Ее вкуса, терпко-сладкого, сносящего крышу за одну секунду. Ее стонов, которых добился уже очень скоро. Потому что ну куда ей, слабой и все еще заведенной, со мной бороться? Я просто оглушил ее своим напором, своими поцелуями, своими ласками.
Комбезик ее смешной, джинсовый улетел куда-то прямо сразу же, топик, скрывающий маленькую красивую грудь, трусики розовые, такие славные… Не до этого, нет! Потом буду любоваться, может, заставлю ее опять все это надеть, навернуть две шишки на голове, так похожие одновременно на рожки и на кошачьи ушки, и буду мееедленно-мееедленно ее раздевать, обцеловывая каждый сантиметр свободной от одежды кожи. Это будет потом. А сейчас сил едва хватало на
