бы поскорее устроиться на работу и увезти мать к себе. И он заторопился, уехал, не набродившись по степи, не повидавшись со многими товарищами.
Провожал его соседский парень Сашка, друг мальчишеского беспечального времени. От загустелой тьмы над вокзалом, от крошечных молний, чиркавших по небу, от зазывных паровозных гудков Косте вдруг стало тревожно, и он на расспросы Сашки отвечал, что еще не знает, что станет делать и как пойдет дальше жизнь. Сашка отгораживался от осеннего сырого ветра воротником и вяло и тихо говорил:
— Неудачник ты, Костя! Чем бы плохо тебе тут жилось?..
Когда подошел поезд, Костя, не оглядываясь на Сашку, вспрыгнул на подножку и только в дверях, обернувшись, неловко махнул ему рукой.
3
Костя и Федор отдыхали. Лежали, не зажигая света.
Глухо и нетерпеливо кто-то стукнул в дверь, потом дверь отворилась, и в проеме ее стал, избочась, высокий парень, в руке — громоздкий и, видать, тяжелый чемодан.
— Темно как! Где выключатель-то?..
Пошарив по стене, он нашел выключатель и зажег свет.
— Вот пальцы не гнутся, даже постучать не могу — ладонью хлопал в дверь.
— Раздевайся побыстрее да грейся, — сказал Федор, вскакивая.
Парень разделся, повесил на вешалку осеннее пальто и кепку, поднял чемодан, стоявший у порога, и смущенно засуетился: заснеженный чемодан оттаял, и на полу теперь тускнела лужица.
— Ничего, это ерунда! — басисто успокоил его Федор. — Звать-то как?
— Да Андреем… Вот ведь наследил, а!
— Брось, говорю, ерунда!
Через минуту Андрей сидел, уютившись возле батареи, пил горячий чай из Костиной кружки и охотно рассказывал, что закончил в Челябинске политехнический институт и получил назначение сюда, на комбинат, в прокатный цех. Напившись чаю, он ходил по комнате, закатав рукава спортивного свитера, и нетерпеливо восклицал:
— Скорей бы до дела! Поработать хочется. Мне повезло: такой громадище-комбинат, такая механизация…
Косте парень понравился. Он рвался на работу, радовался уютной комнатке, хвалил город. Когда Андрей позавидовал, что Костя лежит ближе к окну, Костя тут же предложил поменяться местами.
Взбивая подушку, Андрей поинтересовался:
— А как здесь с квартирами для молодых специалистов?.. Я имею в виду семейных. Понимаете, думаю жениться.
Федор улыбнулся.
— Что улыбаешься? — подхватил Андрей. — Чтоб жить, так уж по-настоящему. Вот я… Пять лет учился. Ночей сколько не спал… Опротивела каша гречневая… щи пять лет хлебал в студенческой столовой.
— Казенная еда, выходит, надоела? — спросил Федор таким голосом, что Костя резко повернулся к нему. Увидел: глаза у Федора угрюмо сузились, на широких скулах взгорбились, забагровели желваки.
— Что же? — отозвался Андрей. Красиво изогнутые брови обидчиво вспорхнули. Повторил: — Что же?.. Рабочие люди в труде создают для себя блага. Ну… закон такой в жизни…
Федор молчал, раздувая ноздри. Потом грустно усмехнулся и поглядел на Андрея, как на младшего.
— Жизни еще не понимаешь.
Расстелив на столе бумагу, он нарезал колбасы и хлеба и позвал Андрея есть.
— Спасибо, не хочу, — отказался Андрей, но все-таки сел к столу. Он ел, оттопырив щеки, и улыбался, оправдываясь:
— Как волк проголодался!
Поев колбасы, Андрей лег спать и вмиг захрапел. Заснул вскоре и Федор. А Костя все лежал и думал о молодом специалисте, приехавшем к ним на комбинат прямо со студенческой скамьи. Хватился, что не предупредил дежурную, во сколько его разбудить. Поднялся, нашарил на столе тетрадку, чиркая спичками, выдрал из нее листок и написал: «Разбудить в 6 часов».
Осторожно вышел в коридор и приколол бумажку на наружной стороне двери.
4
Гулко щелкнув, закрылась дверь. Андрей ударил ладонью о ладонь, зябко передернул плечами.
— Честное слово, не выспался!..
Со всех сторон, прихлынув сразу, заскрипели, захрустели вразлад сотни шагов. Темно и туманно, кажется: это космы дыма занесло сюда юркими ветрами с левого берега, где дымит комбинат, и вот они остановились, бессильные, меж домами и висят, и поэтому темно.
К трамвайной остановке густо стекался народ.
— А между прочим, когда столько людей, веселее. И сон проходит, — сказал Андрей.
— Верно! — радостно отозвался Костя.
Тонко, едва слышно зазвенело в тумане. Ближе этот звон, громче. Трамвай. Толкаясь, суматошась, люди устремились к дверям.
В утреннюю пору в трамваях тесно, люди стоят вприжим друг к другу. Андрею удалось примоститься на кондукторском месте, и он продремал весь путь. На остановке ребята растолкали Андрея и, потешаясь над его сонливостью, сошли.
Впереди, всколыхнув загустелый туман, затрепыхались багровеющие пятна — выхлестнулось пламя из труб мартенов.
Отовсюду к проходной накатывался звук шагов. Люди шли и от трамвайной остановки через площадь, и вдоль закоптелой заводской стены со стороны соцгорода — отовсюду. Костя привык к тому, что вокруг него сотни и тысячи людей. Он весело встречал знакомых. Идет, деловитый, и вдруг подморгнет встречному краешком глаза. Старый, ссутулившийся рабочий с усталым, угрюмоватым лицом поглядит сердито: зубоскал! Но увидит лоб в графитовой пыли, обласканные огнем скулы, синие очки, прикрепленные к шапке, — и улыбка шевельнет потрескавшиеся губы, осветлит усталый взгляд.
Миновали проходную, и Андрей свернул налево, к прокатному цеху, а Костя и Федор взошли на пешеходный мостик. Остановились, поглядели вслед Андрею. Тот быстро шел прямой утоптанной дорогой… С мостика трудно узнать человека в толпе. Но Андрея они видели хорошо. Он шел, и если впереди попадалась группа рабочих, обегал ее и шагал дальше, держась края дороги.
— Спешит, боится опоздать, — сказал Костя.
Федор кашлянул в кулак и, поглядывая куда-то вбок, проговорил:
— Странный ты, Костя… Нет в тебе строгости к человеку. Вот Василий Федотыч серьезно оглядывает человека: как, выйдет из него металлург, труженик? Не каждый может зваться тружеником. Понял?
— Понял, — растерянно ответил Костя.
Однако не все было ему ясно, и шел он, приумолкший и задумчивый. Странный… Что ж тут странного? Когда отчаянный и злой от обиды, голодный, он ехал на товарняке, кондукторы поили его кипятком и раскладывали перед ним снедь, а потом говорили: «Ничего, парень, все будет хорошо. Не пропадешь!» И он верил им. Когда ему было трудно, рядом всегда оказывались люди, и становилось легко от их мудрой заботы и ласки. И всегда он верил им…
Снизу, приглушенный слоеным туманом, подымался шум: паровоз, натужась, дернул состав со слитками — и перекатное лязгание прошлось по всему составу, чуть подальше, громово шурша, сыпалась руда из накренившихся вагонов. Внизу земля была затоплена густым теплым светом прожекторов.
Впереди отчетливо проступили трубы второго мартеновского.
* * *
В диспетчерской, где проводится раскомандировка, жарко. Тепло, въедливо пахнет маслом, графитовой и шамотной пылью, проникающей сюда сквозь неплотно прикрытые двери. Запах этот покруживает голову, во рту становится жарко и горько, и хочется сплюнуть горечь.
Начальник смены Лобаев, низкорослый, плечистый, стоит и
