поняв, что залип на семью.
– Я? Ничего. Простите.
– Подслушиваешь?
– Нет. Я ничего не слышал.
– Врёоошь, – протянула женщина.
– Что тебе надо? Говори.
– Да, я просто задумался.
– Если ты что-нибудь попытаешься украсть, я тебя запомнил. Понял?
Мужчина приблизился к Толе и приставил к нему свой толстый указательный палец. Это было угрожающе.
– Не собираюсь я ничего у вас красть! – вспылил. – Отстаньте.
– Сиди и ешь свои помои, сопляк, и не смотри на нас.
Семья вернулась к чавканью. А Толя открыл "Доширак" и насладился острым запахом специй. Он старался не обращать внимание на толстых соседей и углубился в еду минут на 20. Лапша медленно шла и под конец стала безвкусной и склизкой. Парень не мог больше есть и отставил коробку.
– Я слышала ваш неприятный разговор с теми людьми, – прошептал голос рядом.
Толя обернулся. Из-за заграждения высовывалась голова белокурой старушки. У неё было доброе лицо и огрубелая кожа на руках. Такие руки бывают только у тех, кто трудится с детских лет. Она улыбалась и чувствовалось, что ей можно доверять. Что-то простое было в ней.
– Присаживайся ко мне. Мой сосед вышел день назад, а новый ещё не подсел. Может, в Ростове.
Парень посмотрел на свой недоеденный завтрак и, решив не выкидывать его, пересел к женщине. У неё на столе лежала книга "Высшие духовные практики", а рядом с ней – записная книжка с непонятными пометками. Под столом стояли сумки, и Толе было неудобно сидеть. Он подложил ноги под себя, стал выше и теперь упирался головой в верхнее место.
– Как тебя зовут? – тон был не настырный, а вполне дружелюбный.
– Толя. А вас?
– Светлана. Можешь называть меня Светой. Друзья меня так называют.
– Но мы же только познакомились.
– Не беспокойся: путь долгий, время есть. Ты куда едешь?
– В Новороссийск, – сказал Толя и тут же решил объяснить. – Мои родители отправились туда, а я их догоняю.
– На поезде не очень догонишь. На самолёте теперь быстрее.
Парню ничего не оставалось как улыбнуться и слегка пожать плечами. Его семья не могла позволить билеты на самолёт. Да, он и не торопился. Теперь даже здесь можно было отдохнуть.
– А я, вот, еду в Анапу к внуку. Он купил в одном посёлке дом, обустроил его. Недавно у него ребёнок родился, они с женой старались закончить ремонт до его рождения. А сейчас пригласили в гости.
– Они далеко живут?
– В сорока километрах от станции. Но Дима подъедет прямо к поезду и довезёт.
– А мне сказали на маршрутке…
От семьи толстяков раздался хохот. Сын прочитал какой-то анекдот, и отец сотрясался смехом. Они будто бы не знали, что не одни в вагоне.
– Как там он говорит? – выдавил он.
– "… а я ночью полечу на Солнце".
И снова взрыв. Светлана обернулась на них, посмотрела и обратилась к Толе:
– Бескультурные.
– Ага, – протянул парень.
– Не обращай на их слова внимание. У них всё есть, и поэтому они не понимают никого.
– Что?
– Они сыты, в тепле. У них есть деньги, и им не пришлось много работать. По людям видно, когда они добывают деньги большим трудом. Тогда проблемы, как бы ты их ни скрывал, отражаются на твоём лице. А у них в глазах лишь безмятежность. Понимаешь?
– Да, кажется.
– На них не надо злиться. Их надо жалеть.
– Как это?
– Они не привыкли что-либо делать, разбираться с проблемами. И, случись что, они могут не справиться.
– Так, он может решить всё деньгами. Понадобится ему устроить сына в универ, он заплатит. Нужна будет работа – найдёт такого же, как он сам.
– Есть вещи, которые не купишь, понимаешь?
– Да где они? Я должен был учиться одиннадцать лет в школе, сдавать экзамены, бегать по вступительным, бояться. А они могут выбрать любое место, где их сын будет учиться.
– И тем ценнее для тебя то, что ты имеешь. Но будет ли этот паренёк знать столько же, сколько и ты?
– Не знаю. Он же будет учиться у лучших.
– Я видела таких. В детстве я жила в небогатом районе, и школа у нас была не лучшая. Но учителя старались. Они только прошли Войну и не потеряли любви к жизни, к обучению детей. Был Александр Семёнович, учитель истории. Он участвовал в битве на Курской дуге, и ему оторвало руку гранатой. И рассказывал Александр Семёнович увлекательно, самозабвенно. Я слушала его, не отрываясь, и погружалась в истории об Иване Грозном, Петре Первом, Екатерине Второй. Но наши мальчишки не слушали его и потешались. Не знаю, как он их терпел все эти годы. Когда я выпустилась с золотой медалью, родители отправили меня в Москву, чтобы я поступила там. Они знали, что иначе я не получу хорошее образование. И я поехала и поступила. Да, было трудно, порой невыносимо. Но я научилась справляться с трудностями. А думаешь те мальчишки добились того же?
– Думаю, нет. Я и не думал об этом с такой стороны.
– Пойми, не только окружение влияет на нас, но и мы сами. Нам самим надо стараться. И тогда… Ты же поступил?
Толя помолчал, а потом сказал:
– Да… На истфак в МГУ.
– Вот видишь. Теперь учись и не думай о том, что кто-то получает что-то за дарма. Они, может, и не усвоят ничего.
– Наверное, вы правы.
И что-то изменилось. Он вновь посмотрел на семью. Теперь эти толстые люди не казались ему такими счастливыми и удачливыми. Они играли в карты, стуча по столу, и переговаривались. Парень не вслушивался в их разговор. Это было не нужно. Он вдруг захотел почитать и сказал об этом Светлане.
– Если хочешь, можешь перебраться сюда и почитать здесь.
– Ладно.
Толя принёс "Петра Первого" Алексея Толстого и сел читать. События окружали его, он был их участником. Общался с людьми XVIII века, познавал ремёсла, строил грандиозные планы.
А поезд нёс его сквозь леса, постепенно сменяющиеся степью. Было солнечно, на небе белели облака. Всё казалось проще, чем два дня назад, когда Толя забрал документы из МГУ и подал их в Таможенную академию, потому что там точно проходил по баллам. Только после он узнал, что мог поступить на исторический факультет. Но в Таможенную Академию его не взяли. Прошли какие-то люди, у которых было меньше баллов, чем у него: заплатили за бюджетные места или договорились с администрацией. За Толю некому было договариваться, вот он и пролетел.
В гневе, открывающем решительность, парень снова подал документы в МГУ. Теперь, во второй волне, он был первый. Результаты должны были
