драгунском полку и уже добился чина поручика, а так же имел несколько знаков отличия в сражениях. Обе эти личности были диаметрально противоположны в характерах. Карл Феликсович был хитрым и изворотливым проходимцем, слыл непревзойдённым дуэлянтом и ловеласом, а так же обожал всякого рода авантюры, пари и карточную игру. Он утверждал порой, что только бог знает, скольких людей он отправил на тот свет, однако ни один суд так и не смог доказать его участия в дуэлях, за которые ему грозило суровое наказание. А молодой же драгунский офицер с самых юных лет служил отечеству и ни в чём порочащем свою честь замечен никогда не был. Его открытое лицо и взгляд больших светлых глаз говорили о необычайной доброте и отзывчивости этого молодого человека.
Они долго высказывали друг другу своё почтение и удовольствие видеть родных людей после такой продолжительной разлуки. Однако все эти высокопарные слова были почти всем им противны, ведь каждый знал, что лжёт и лицемерит, получая то же самое в ответ, ибо годами между ними росло взаимное непонимание и обида, поскольку каждый из них жил в своём собственном мире, отдаляясь от семьи. После церемонии обмена любезностями они дружно, но порой стараясь всё же обогнать друг друга, направились ко входу в замок.
Двери открыл дворецкий — худощавый мужчина преклонных лет, но выглядевший ещё довольно свежим и полным сил. Рядом с ним стояли ещё двое слуг, одетых в ливреи и имевших вид чрезвычайно гордый, и в то же время совершенно отстранённый. Все шестеро господ чинно вошли внутрь, поставив на пол свои чемоданы и саквояжи. Гости оказались в большом колонном зале, слабо освещённом несколькими старинными лампами и свечами. Лишь один драгунский офицер поздоровался с дворецким, хотя тот был знаком почти всем. Он был правой рукой хозяина замка, господина Михаила Эдуардовича Уилсона, которому все прибывшие доводились племянниками или родственниками какого-либо иного сорта. Слуги быстро помогли им избавиться от верхней одежды и тяжёлых вещей. Затем дворецкий попросил всех следовать за ним. Точно никто не знал, куда их поведут, однако они догадывались, что именно к покоям самого господина Уилсона.
Проходя нарядные, богато убранные комнаты с дорогими коврами на полу, картинами в позолоченных рамах и гобеленами на стенах и множеством старинной богато украшенной мебели, гости осматривали всё столь тщательно, сколь доктора осматривают обеспеченного больного. Наконец все остановились в приёмной зале перед покоями хозяина замка. Гости начали понемногу переговариваться. Большие напольные часы пробили полдень. Создалось всеобщее напряжение в ожидании новостей.
В самом углу на стуле сидела молоденькая стройная девушка в простом голубом платье. На вид ей было около восемнадцати лет, её темно-русые волосы были аккуратно убраны, на щеках играл едва различимый румянец, взгляд был потуплен, и, казалось, она не замечала пёструю толпу собравшихся в приёмной. На девушку же обратили внимание двое: Алексей Николаевич и Александр Иванович.
— Кто эта юная особа в углу? — шёпотом осведомился Алексей Николаевич, по своей привычке потирая руки.
— Эта сиротка, которую господин Уилсон приютил из жалости, — отвечали ему.
— И как же звать эту бедную сироту? — спрашивал он.
— Наталья Всеволодовна, — говорил кто-то у него над самым ухом.
Юный же офицер стоял тихо, не спрашивая ни о чём, однако очень внимательно слушал, стараясь не упустить ничего. Внезапно все беседы прервал дворецкий, вышедший из покоев господина Уилсона. Вил у него был взволнованный и печальный. Воцарилась гробовая тишина.
— Дамы и господа, — объявил он, — прошу вашего внимания.
В эту минуту дверь покоев снова открылась, и из неё вышел высокий человек в чёрной траурной одежде с объёмной папкой для бумаг в руках. Он неспешно затворил за собою дверь и окинул взглядом присутствующих. Все потупились и замерли в ожидании того, что скажет этот человек. Наталья Всеволодовна встала и хотела было подбежать к нему с расспросами, но он бросил на неё спокойный проницательный взгляд, и она замерла на месте, всё сразу поняв, но не в силах поверить своей догадке.
— Дамы и господа, — произнёс он, — позвольте представиться, Никита Ильич Каингольц, нотариус и личный адвокат господина Уилсона. Я, по долгу службу, сообщаю вам прескорбнейшее известие: Михаил Эдуардович Уилсон скончался. Только что, у меня на руках, после подписания завещания.
Все ахнули в один голос, поднялся гул, точно кто-то выпустил из улья пчелиный рой. Девушка, стоявшая в углу, закрыла лицо руками и пошатнулась. «Боже, нет, только не это», — вскрикнула она и выбежала из приёмной залы. Александру Ивановичу захотелось кинуться вслед за ней, но он чувствовал, что не сможет её утешить, и его долг быть со своими далёкими родственниками. Вслед за девушкой из приёмной вышел со слезами на глазах и дворецкий.
— Дамы и господа, прошу ещё минуту внимания, — сказал нотариус, — завещание может быть прочитано только в присутствии всех прямых наследников.
— Здесь присутствуют все! — выкрикнул Алексей Николаевич.
Тогда Каингольц зачитал список наследников, о которых шла речь, но из всех присутствовавших не было только второй жены умершего — Клары Уилсон. Она рассорилась с мужем и жила в городе, неподалёку от замка.
— А нельзя ли обойтись без тётушки? — холодно спросил Карл Феликсович.
— К сожалению, завещание должно быть прочитано в присутствии всех наследников и этого прядка не изменить. Таково непременное условие обнародования последней воли умершего. К тому же, госпожа Уилсон предупредила меня в своём письме, что к указанной дате приехать никак не сможет. Она задержится на некоторое время, и, как она писала, наследники вольны оставаться в её замке столько, сколько пожелают до самого её прибытия, — громко сказал Каингольц.
— Завещание ещё не оглашено, а замок уже её! — возмутилась госпожа Симпли.
— В любом случае я вынужден отложить чтение завещания до приезда вдовы покойного, — сказал Никита Ильич.
— Безобразие, какая бестактность с её стороны! — воскликнул Алексей Николаевич.
— Да, покойного можно было бы и уважить, в конце концов, это её муж умер, а не посторонний человек, — растерянно добавил Павел Егорович.
— Причём тут покойный, она же прямо оскорбляет нас! Не уважает! Скажите тоже! — возмущался Алексей Николаевич.
И все родственники тотчас заохали, и шум заполнил приёмную. Один только Александр Иванович ничего не говорил, он просто стоял и смотрел в пол, размышляя о человеке, с которым так хотел попрощаться и не успел, который хотел что-то ему сказать перед смертью, но так и не сказал. Грустно и странно ему было выслушивать вульгарные разговоры о человеке, которого он знал с детства и очень любил. Какие-то странные слова летели со всех сторон о почтенном джентльмене, только
