Господин жандармский подполковник, сие означало, вот-вотдолжен появиться из-за угла…
Сабинин подобрался, держа правую руку поблизости от левого внутреннегокармана. Улица, залитая солнцем, была пустынной и сонной, на миг возниклонепонятное, саднящее ощущение, что это уже было однажды в его жизни, –господи, да откуда?!
Он видел все окружающее невероятно отчетливо – кудряш скреб,как ленивая мышь, кожа на боку у извозчичьей лошаденки дергалась, отгоняя мух,четкие тени лежали на булыжной мостовой, словно вырезанные из сероватой бумаги…
Однако вместо жандарма из-за угла появился извозчик, свернулв их сторону. В пролетке с опущенным верхом сидела молоденькая девица –надувшись, демонстративно отвернувшись от спутника, почти столь же юногостудентика в зеленоватой тужурке института путей сообщения. Положительно, онбыл вполпьяна, что-то горячо твердил, наивно веря, что поможет делу яростнойжестикуляцией, но девица выглядела столь упрямой и непреклонной, что никакиеслова и жесты помочь делу не могли, даже стороннему наблюдателю ясно.
Пролетка остановилась чуть впереди. Девица, проворно высыпавсеребро в ладонь извозчика, спорхнула с подножки и, не поворачиваясь, жестянымголосом приказала:
– Увезите отсюда этого… субъекта.
– Па-ашел! – закричал студент-путеец совершеннопротивоположное, с размаху впечатав в корявую ладонь извозчика синенькуюкредитку. – Гал-лопом отсюда, эфиоп!
Извозчик, должно быть, во мгновение ока сопоставилполученную от обоих мзду и, не колеблясь, сделал выбор в пользу более щедрогодаяния, сиречь кредитного билета, подлежащего свободному размену на золото…Опасаясь лишиться пятирублевой бумажки в случае промедления, он так хлопнулвожжами, что лошаденка рванула с места подобно Буцефалу. Миг – и его уже небыло.
Девица топнула ножкой в неподдельной ярости:
– Виктор, я вам запрещаю за мной следовать!
И упорхнула в парадное. Глядя через плечо растеряннотоптавшегося студиозуса, Сабинин ощутил азартный холодок – мишеньприближалась. Он вышел из-за угла и двигался в их сторону неторопливой походкойуверенного в себе человека, хозяина жизни, наделенного правом карать имиловать, – высокий, румяный мужчина в партикулярном, полнокровный, крепкий,ходячее олицетворение латинской пословицы касательно здорового тела и здоровогодуха. Идти до своего парадного, до своей нежданной гибели ему оставалось всегоничего – вот только пьяненький студиозус стал той самой непредвиденнойслучайностью, которой так опасаются понимающие люди…
– Господа! – уныло и растерянно воззвал юнец,обращаясь, ясное дело, к ним, поскольку никаких других господ в данный моментрядом с ним не имелось. – Вот попробуйте стать третейскими судьями визвечном и мучительном вопросе о женском вероломстве…
Жандарм уже миновал извозчика, сообщника, ему оставалось допарадного каких-то десятка полтора шагов…
Они обменялись молниеносными взглядами. Прокопий взглядом искупыми мимическими жестами дал понять, что берет неожиданную помеху на себя.Шагнул к студенту, взял его под локоток – той самой клещеподобной хваткой,несомненно – и, оттеснив подальше от парадного, внушительно начал:
– Позвольте уж на правах старшего заявить вам, юноша,что нахожденье в таком виде посреди бела дня…
Остального Сабинин не слышал. Он шагнул навстречу жандарму,изо всех сил стараясь не выдать себя каким-то движением или взглядом, рукаскользнула за отворот сюртука, ладонь сжала рубчатую рукоятку бельгийскогобраунинга, второго номера, большой палец отвел ребристую кругляшкупредохранителя вниз, патрон был уже в стволе…
– Стой! – стеганул по нервам отчаянныйвскрик. – Ваше благородие, у него пистоль…
Это кудряш-дворник рванулся в их сторону, отшвырнув глухостукнувшуюся о булыжники метлу, выхватив откуда-то из-под фартука вороненыйнаган…
Не колеблясь, Сабинин дважды выстрелил в него – практическив упор.
Наган глухо звякнул о мостовую. Сломавшись в коленках,кудряш медленно и нелепо опустился ничком на булыжник, скорчившись, зажавобеими руками грудь. И замер без движения, только ноги еще пару секунддергались.
Не теряя времени, жандарм метнулся к парадному, вжав головув плечи, охнув и выкрикнув что-то нечленораздельное. Сабинин, вытянув руку спистолетом, поднятым на уровень глаз, расчетливо давил на спуск – раз, два,три! Выстрелы трещали негромко и как-то даже несерьезно. Четыре! Успевший ужераспахнуть тяжелую дверь жандарм завалился лицом вперед, последняя, седьмаяпуля Сабинина прошла мимо цели, пробив толстое зеркальное стекло в окне напервом этаже. Но это уже не имело значения – ноги лежащего, торчавшие из узкойщели меж косяком и дверью, захлопнувшейся под действием сильной пружины, былиабсолютно неподвижны…
Оглянувшись, Сабинин констатировал, что студент форменнымобразом выпал из ума, ошеломленный то ли разыгравшейся на его глазах сценой, толи ее молниеносностью. В два прыжка оказался на крыльце, заглянул в парадное.
Извозчик уже мчал к ним, кнут звонко полосовал лошадинуюспину. Последний раз махнув кулаком под носом студента, Прокопий рявкнул:
– И ничего не видел! Иначе под землей сыщу, кишки выну!
Заехав бедолаге левой под душу, отчего студиозус вмигсогнулся пополам, задохнулся, одним прыжком оказался рядом с Сабининым,подтолкнул его к пролетке:
– Жив-ва! Прыгай!
Изловчившись, Сабинин ухватился за опущенный верх, рывкомбросил тело на сиденье. Рядом плюхнулся Прокопий, ткнул кучера кулаком в шею:
– Гони, Вася, гони, милый!!!
Где-то позади – в безопасном отдалении, ага! –раздалась первая трель полицейского свистка, неуверенная, прерывистая. Васяхлестал кнутом, как ошалелый, гладкая лошадка неслась во весь опор. Мелькнулапарочка удивленных лиц, кто-то громко выругался, махая тростью; завизжалаженщина, шарахнулась на тротуар собака, гремели колеса…
После третьего лихого поворота за угол Вася натянул вожжи, илошадь пошла нормальной рысцой, не привлекая ненужного внимания господгородовых и просто публики. Прокопий давно уже поднял верх, погоней и не пахло,так что всё было в порядке…
– Пистолет спрячь, – распорядился Прокопий тихо,пожалуй, даже ласково. – Пистолет спрячь, Коленька, всё…
Сабинин обнаружил, что сжимает в руке разряженный браунинг,и торопливо сунул его в широкий внутренний карман. Криво усмехнулся, помоталголовой:
– Н-ну…
– Ничего, ничего… – Прокопий с неожиданной длянего душевностью потрепал по плечу. – Наповал, а?
– Да уж, изволите видеть, – звенящим голосомсказал Сабинин. – И не шелохнулся, четыре пульки в спину, в затылок… Влучшем виде… – Он все еще задыхался. – Мертвее дохлого… Последнюютолько промазал… Стекло жалко…
