на него, попросил:
– Вот с этого момента, пожалуйста, поподробней.
– Да вечером, я же говорю! – Иванов уже захлебывался словами, – Солнце почти село! По небу тучи! Везде ветер! И вы, на дереве! В трусах и лифчике!
– Стоп! – скомандовал психиатр, и, повернувшись к комиссии, покачал головой, – Ну надо же, коллеги, чуть не пропустили. Сумеречное состояние. Представляете, что он в армии бы натворил?...
…Вдоволь насмеявшись, я дождался таки открытия благословенного окошка, и двинулся в его направлении. Тут же оба прапорщика выскочили мне на перерез. Один из них, потирая руки, спросил:
– Куда это вы собрались, молодой человек? Домой к мамочке? А в армии кто служить будет?
Я молча достал из кармана военкомовское предписание. Прапор развернул бумажку, прочитал, многозначительно хмыкнул, и, окинув меня подобревшим взглядом, буркнул:
– Так бы сразу и сказал, – и отступил в сторону.
Задумываться над этим я особенно не стал, а просто поспешил к окошку. Миловидная девушка, мельком глянув в предписание, забрала мой паспорт и выдала заранее подготовленные документы.
С трудом, дождавшись следующего дня, я к двум часам, как и было приказано, прибыл к назначенной кассе. Был я один, так как отца своего не помню, по причине его раннего развода и отъезда в другой город, мать умерла полгода назад, девушкой, благодаря своей внешности, так и не обзавелся, посему провожать меня было некому. Только соседка, тетя Шура, всплакнула и всунула пакет ватрушек на дорожку. Ну и ладно, долгие проводы – лишние слезы.
У кассы стоял майор, с голубыми просветами на погонах. Когда он повернулся, я увидел на груди обычного зеленого кителя иконостас, состоящий из наградных колодок, завершали все это великолепие две Звезды Героя Советского Союза. С трудом оторвавшись от созерцания наград, я поднял глаза и узнал позавчерашнего заступника. Я подошел к нему, печатая шаг и, как мне показалось, лихо гаркнул:
– Призывник Горлов прибыл по вашему приказанию!
– Чего орешь? – поинтересовался майор. – Кошек распугаешь.
– Каких кошек? – ошалел я.
– А какой призывник? Ты уже солдат! Ладно, ждем остальных и отбываем, можешь покурить.
– Не курю.
– Вот это правильно, – одобрительно кивнул майор, – вот это молодец.
Остальные не заставили себя долго ждать. Двое высоких, крепких, подтянутых парней с очень светлой кожей. Альбиносами они, правда, не были. Но я, все равно, немного успокоился. В обществе трех бледных и незагорелых мужчин, я чувствовал себя вполне комфортно. От размышлений меня оторвал майор, коротко скомандовав:
– Поезд через двадцать пять минут! Путь – четвертый, платформу найдете сами. Билеты у меня на руках, так что не отставать!
И мы радостно затопали за ним, даже не зная, куда идем. На вагоне, к которому мы подошли, было написано «Симферополь – Алма-Ата». Майор поинтересовался:
– Поскольку вам дали довольствия?
Мы дружно отозвались:
– По семь рублей!
– Не густо, за четверо суток проедите все. Ну, да ладно, резерв у меня есть. Только не вздумайте лазить по вагонам-ресторанам. Вы мне нужны без всяких желудочных расстройств.
Затем, вытащив из кармана четвертной, приказал одному из парней:
– У тебя пятнадцать минут, живо сгоняй в аптеку и возьми сорок штук гематогена.
Тот понимающе кивнул и испарился, а я озадаченно глянул на майора.
– Что смотришь? Вот вам второй четвертной, дуйте за минералкой. Берите ящик.
– А где? – растерялся я.
– Он знает.
И мы побежали… Бегаю я хорошо, но парень сразу ушел в отрыв. Слава богу, бежать пришлось только до ресторана. Обратно мы мчались с ящиком на перевес. Мой сослуживец летел впереди, как «Катти Сарк»* на всех парусах. Я с трудом поспевал за ним, то и дело, стукаясь коленками о ящик, и с замиранием сердца прислушивался к мелодичному звяканью бутылок.
Как ни странно, к отправлению мы успели. Когда мы затащили ящик в купе, майор за руку вывел меня в коридор и недовольно сказал:
– Плохо, товарищ солдат! Вам всему надо учиться.
– А почему только мне? – обиделся я, забыв, что старшему по званию не возражают.
– Они лучше бегают, – отрезал майор, словно так и надо.
Я оскорбился:
– Но у меня золотой значок ГТО!
– Особые войска, особые требования. У нас вы должны быть, как минимум, кандидатом в мастера спорта. Еще немного, и вы меня разочаруете.
Он посмотрел на меня, и я впервые увидел, что глаза у него не просто светлые. Радужки были настолько бледными, что почти сливались с белками. Я поперхнулся. Майор явно хотел что-то сказать, но промолчал. Мы вернулись в купе и тут, поезд тронулся.
– Ну, что, вздрогнули! – провозгласил майор, и раздал всем по плитке гематогена. Ребята оживились и зашелестели обертками…
… Жрать эту дрянь четыре дня невозможно. И если мои соседи по купе после каждой плитки розовели, то я, просто, зеленел. С детства не терплю эту приторную гадость, а ватрушки подозрительно быстро закончились. К концу пути один только вид гематогена вызывал тошноту, а майор становился все более и более мрачным. Наконец, он вывел меня в коридор, сунул в руку червонец и сухо обронил:
– Ну, если ты такой отважный, пойди, поешь в ресторане.
Даже пересоленная солянка и курица – «марафонец» плавающая в жидком пюре, показались мне райским наслаждением. Так что из ресторана, к удивлению майора, я вернулся полный сил и бодрости.
Наконец, путешествие закончилось. Глянув на залитую солнцем степь, я с ужасом подумал о строевых занятиях и неизбежных ожогах на лице. На убогой саманной халупе красовалась гордая надпись «Коктас». А на том, что с трудом можно было назвать перроном, нас ждал «УАЗик» с затемненными стеклами. Майор ткнул в него пальцем и скомандовал:
– Залезай!
Населенного пункта около станции не было. Зачем она стоит посреди степи, я так и не понял. Мы просто погрузились и машина сорвалась с места. Водитель мне показался слегка чокнутым. По мерзкой грунтовке он гнал со скоростью сто километров в час. Трясло так, что зубы с трудом удерживались в челюстях. На особо коварной колдобине нас подбросило с такой силой, что ребята охнули, а я прикусил язык. Невозмутимым оставался только майор. Если бы я только мог предполагать, что
