знание классики. При этом он накрыл своей большой ладонью нежные пальчики Тани, которые лежали на движущейся резиновой ленте.
Выяснилось, что Таня тоже знает толк в поэзии и любит современных поэтов.
Они содержательно поговорили на литературные темы, после чего Гена, окинув взглядом плывущую вверх и вниз толпу, торжественно и в то же время интимно произнес:
— Вы знаете, Танечка, мне кажется, что я люблю вас.
Таня слегка порозовела, но тут же нашлась и спросила:
— Кажется или любите?
— Люблю, — твердо сказал Гена, глядя ей в глаза. — А что?
— Нет-нет, это я просто так.
И они, облокотившись о поручни, стали строить планы на будущее.
Будущее было лучезарным. Таня переезжает к Геннадию, который живет с папой, мамой и собакой Тишкой.
— Он у нас эрдельтерьер, — улыбнулся Гена.
— Женитьба — это очень серьезный шаг, и тут большое значение имеет свекровь, — рассудительно сказала Таня и почему-то посмотрела на поднимающуюся рядом толстую даму с чемоданом. — Я больше всего боюсь отсутствия коммуникабельности с твоей мамой. Невестки всегда не уживаются со свекровями. Это закон природы.
Толстая дама хмыкнула, видимо, хотела возразить, но Гена ее опередил:
— Ерунда. Моя мама — идеальный человек. Зато мы каждый вечер будем гулять с Тишкой.
— А ты уверен?
— В чем?
— В том, что мы уживемся.
— С кем? С Тишкой? Да он знаешь какой…
— При чем тут Тишка? — холодно сказала Таня. — С твоей мамой. Идеальных людей не бывает. Это закон жизни.
Он взглянул ей в глаза и увидел, что она его не понимает.
А она поняла, что сейчас, когда эскалатор почти дошел до своего апогея, Гена ее уже не так любит, как тогда, когда эскалатор был в перигее.
— Как» ты можешь знать все заранее, если еще ничего не совершилось! — воскликнула она.
— А что должно было совершиться?
— Как что! Ты же собирался на мне жениться!
— Собирался?! После всего, что произошло…
— А что произошло?
— Ты оскорбила мою мать? Да знаешь ли ты…
— Не знаю и знать тебя не хочу?
Когда эскалатор поднял их в верхний вестибюль, они уже были чужими.
Любовь завершила свой цикл.
ЗЯТЬ КОРОЛЮ
Похоже на сказку
В некотором царстве, в тридесятом государстве, где еще почему-то сохранилась монархия, предстояла коронация короля.
Коронация была назначена на воскресенье, а в четверг хватились — батюшки-светы: короны нет! Куда делась — неизвестно. Может, в металлолом сдали, кто его знает. Закручинились придворные, не говоря уже о самом короле. Такая была короночка, совсем новая, почти не надеванная — и вдруг исчезла.
Церемониймейстер мечется как угорелый, король орет на слуг, скандал хуже некуда!
Бросились гонцы во все концы. В том смысле, что по магазинам.
— Чего-о? — удивляются продавцы. — У нас этого товара с прошлого столетия не завозили. Спросу нет.
— А ожидается? — волнуются гонцы.
— Загляните в конце века. Может, завезут.
— Да вы что — издеваетесь?! Коронация в воскресенье, а вы — в конце века!
— Ничем помочь не можем, — говорят работники торговли. — Наше дело — торговать. Привезут — продаем. Не везут — в носу ковыряем. Вот такие пироги.
И вдруг в самый что ни на есть критический момент во дворец заявляется Змей Горыныч и говорит, что может кое-чем помочь королевскому горю.
— Брось трепаться, — говорит некоронованный пока король. — Мы тут все королевство обшарили, нигде ничего…
— Ваше величество, — говорит Змей, — мне смешно это слышать. Раз я сказал — значит точка. Последний раз спрашиваю: хотите, чтоб я помог или же нет?
— А что за это возьмешь? — спрашивает со страхом король.
— Ничего особенного. Вашу дочку, принцессу Несмеяну. Я уже с ней потолковал, она согласна.
— Что-о-о! — вскричал тут король. — Мою любимую дочь и за Змея?! Да ты знаешь, что я с тобой сделаю?..
— Не хотите как хотите, — тонко улыбнулся Змей Горыныч и собрался уходить.
— Постой, — догнал его король. — Постой, Змеюнчик, я передумал. Я… согласен.
— Это другое дело, — весело сказал Змей. — На вот, держи записочку. Значит, так, пусть твоя служанка сбегает по этому адресочку и вручит записку лично. Понял? Все будет о’кей.
Приходит служанка по указанному адресу, а там обыкновенный и довольно-таки неприглядный магазинчик. Какие-то канцтовары. Топает служанка к завмагу и вручает записку.
Прочитал записку завмаг и расцвел весь.
— Милости просим, — говорит. — Пожалуйте в кладовую.
Привел он служанку в кладовую, зажег свет — а у той в глазах потемнело. Корон этих навалено — видимо-невидимо. И золотые, и серебряные, и с брильянтами, и с прочими рубинами-сапфирами.
— Вам, — спрашивает завмаг, — какую желательно — нашу или же импортную?
Выбрали они импортную короночку. Красоты неописуемой.
— Идите, — говорит завмаг, — в кассу, пробейте чек, а я вам заверну. И передайте от меня большущий привет Змею Горынычу, он меня не раз выручал, когда были неприятности. Адью, девушка?
…Что было потом — ни в сказке сказать, ни пером описать. Коронацию совместили со свадьбой. И закатили пир на весь мир. И Несмеяна смеялась от счастья, глядя на корону, а также на Змея. И особый тост провозгласили за знакомого завмага.
Ну скажите, что бы мы делали без него?
ОЛЯ ДАЕТ ПОКАЗАНИЯ
Оле шесть лет. Она сидит на табуретке в кухне и с любопытством наблюдает, как дядя милиционер что-то старательно пишет. У милиционера на погоне одна звездочка. Оля показывает пальчиком на звездочку и спрашивает сидящую рядом воспитательницу Марию Петровну:
— Это генерал?
— Оля, — укоризненно говорит Мария Петровна, — как тебе не стыдно!
Оля краснеет, запускает палец в нос, но потом сползает с табуретки и шепчет Марии Петровне на ухо:
— А я знаю, это полковник.
— Оля, ты можешь сидеть спокойно?! — вскипает Мария Петровна.
Оля снова взгромождается на табуретку и затихает. Но тут кошка, проскользнувшая в кухню, отвлекает ее внимание.
— Киса, — говорит она, — киса, иди сюда.
Кошка пружинисто трется об Олины сандалии, выгибает спину, трубой поднимает хвост.
— Оля, перестану наконец! — нервничает воспитательница. — Неужели нельзя посидеть спокойно?
Но вот милиционер заканчивает свою писанину, взглядывает на Олю.
— Девочка, — говорит он, — что ты можешь показать по данному делу?
Милиционер очень молод и курнос. В присутствии воспитательницы он старается держаться солидно, всячески напускает на себя важность и официальность.
Оля молчит. Она не понимает вопроса. Милиционер умоляюще смотрит на Марию Петровну. Та берет на себя роль переводчицы.
— Оленька, — неожиданно ласково говорит она, — ты что-нибудь замечала за дядей Колей?
— Ага, — кивает Оля.
— Что? Он ругался с мамой?
— Ага, — соглашается Оля.
— Сильно ругался?
— Ага. Сильно. Ксс-ксс, —
