Открываю глаза. Это не моя спальня. Детский плач внезапно становится громче и ближе. Кровать с балдахином, шикарное постельное белье. С удивлением рассматриваю свои руки – молодые, белые, без единой мозоли и старческого пятна. У меня таких тонких пальцев и изящных узких ладоней отродясь не было. Что вообще происходит?!
Резко принимаю сидячее положение и в удивлении вытаращиваю глаза. Первое: у меня не закружилась голова от внезапного подъема. Второе: комната, в которой я нахожусь, явно принадлежит кому-то богатому. Шитые золотом тяжелые портьеры на окнах, пушистый ковер, резная мебель. И третье: я – это не я. Рассматриваю в зеркале напротив кровати лицо молодой девушки. Красивая, но какая-то бледная и тощая совсем.
А где-то рядом продолжает заходиться в плаче ребенок. Не выдержав, встаю с кровати, чувствуя во всем теле какую-то противную слабость, словно я не молодая девушка, а все та же сильно пожилая Ольга Петровна. Кряхтя, обуваюсь в обитые мехом тапки, обращая внимание на странного вида платье на мне: очень длинное, из плотной ткани, какое-то… средневековое, что ли? Пошатываясь, выхожу из комнаты.
Плач ребенка раздается из-за двери соседней комнаты. Открываю ее и растеряно замираю на пороге. В кроватке стоит маленький ребенок, возможно, немногим больше года, весь уже красный и мокрый, дрожащий и икающий от долгого плача. Мое сердце сжимается, а затем внезапно, совершенно неожиданно для меня – открывается навстречу этому малышу.
- Мама, - говорит ребенок, посылая мне неожиданную волну такого счастья, что я едва не задыхаюсь.
Уже делаю шаг в комнату, чтобы взять его на руки, успокоить, приласкать, когда меня кто-то грубо толкает в спину и к кровати подбегает высокая девочка-подросток. Дергает малыша, словно куклу, и почти кидает на пол, только в последнюю секунду замедлившись и все-таки усадив его, а не уронив.
- Мама, - снова говорит ребенок и тянет ко мне пухленькие ручки.
- Рози! – девочка-подросток кидает на меня злобный взгляд. – Сколько раз говорить, она не мама нам! Она - злая мачеха, жена нашего отца!
И столько ненависти в ее еще детском голосе, что я даже теряюсь, не зная, что сказать.
Впрочем, моя растерянность длится недолго. Через несколько секунд я прихожу в себя и, склонившись над малышкой, поднимаю ее с полу и прижимаю к себе.
- Ты зачем ее схватила? – девочка пытается забрать у меня ребенка.
- Ты что себе позволяешь? – одной рукой держу кроху, другой отодвигаю пыхтящего подростка. – Не надо выхватывать у меня… Рози.
- Ты опять что-то специально ей вывихнешь! – кричит девочка и продолжает попытки силой забрать малышку.
Боже, что за дурдом тут происходит? С чего бы мне причинять вред крохе? И тут чужая память услужливо подсказывает, посылая внезапное воспоминание. Мои руки вытаскивают ребенка из кроватки, почему-то развязывается распашонка, и малышка падает на пол, некрасиво изогнув маленькую ножку.
Пока я стою, слегка дезориентировано хлопая глазами, девочка пользуется возможностью и все-таки выхватывает у меня малышку. После чего тут же отбегает на добрый десяток шагов, яростно прижимая к себе еще больше раскричавшегося ребенка.
- Шарлотта что… - в комнату заходит мальчик, внешне очень похожий с девочкой-подростком, и я делаю вывод, что они брат и сестра. – О! Она опять хотела навредить Рози?!
И смотрит на меня такими же злыми глазами, как это недавно делала его старшая сестра.
- Я никому не пыталась навредить. Малышка плакала, я просто пришла ее успокоить, - пытаюсь все-таки объяснить детям свои мотивы, но, похоже, мои слова не вызывают доверия у детей.
- Уходи! – шипит на меня та, которую брат назвал Шарлоттой. – Мы тебе не верим и все расскажем отцу, как только он вернется!
Я смотрю, как она грубо и недовольно снимает с Рози штанишки, кривится и бросает их в корзину, а потом уверенными движениями складывает чистую ткань в несколько слоев и делает подгузник. Такие использовали и женщины моего поколения, до новомодных памперсов, потом на ребенка натягиваются штаны, а в рот суется какая-то круглая тряпочка, похожая формой на соску. Ребенок моментально успокаивается, сосредоточив все свое внимание на сосании.
- Роберт, твоя очередь стирать пеленки!
- Но Шарлотта, - пытается отнекиваться мальчик, ему это занятие явно не нравится.
- Не ной, Роберт. Это не пристало наследнику славного рода!
Мальчик мгновенно замолкает и, насупившись, хватает корзину с грязными тряпками. Я понимаю, что дети прекрасно и сами справляются, мне тут не рады, да и вообще, неплохо бы разобраться, что собственно происходит и где я оказалась. И кто теперь я? Поэтому выхожу из комнаты и возвращаюсь туда, откуда пришла.
Еще раз осматриваю спальню, в которой проснулась. Богатая обстановка, но очень… грязная. Подоконники - черные, в углах – пыль, на полу валяется белье и нижние юбки. Если дом богатый, то должны быть и слуги. Тогда где они?
Пожалуй, стоит их пойти поискать. Заодно узнать, почему не занимаются своими прямыми обязанностями? Поправив платье, в котором я почему-то спала, переплетаю длинную косу, немного удивленно рассматривая свой новый облик. Хорошенькая. Даже красивая. И очень молодая. Лет девятнадцать-двадцать. Белая кожа, не знающая солнца, холеные ручки – никогда не работавшие, тоненькая, очень изящная фигурка, словно фарфоровая статуэтка. Интересно, как такая молоденькая девочка оказалась в подобном доме, да еще и с немалым количеством детей? Насильно выдали замуж? По идее, муж должен быть старше. Лет на пятнадцать точно, если судить по возрасту старшей девочки, Шарлотты. К сожалению, в этот раз никакие воспоминания меня не посещают. В голове пусто, подсказок нет. Ладно, сама как-то разберусь.
Выхожу из спальни, спускаюсь по ступеням на первый этаж. По идее, помещения для слуг должны быть где-то здесь. Но, увы, все комнаты, которые я открываю – пусты. И только в кухне я натыкаюсь на крупных габаритов даму, что-то перемешивающую в кипящем котле.
- Добрый… день, - здороваюсь, обращая внимание, что и здесь, как во всем доме, полнейший
