— Ну чего там?.. Кого нелегкая принесла? — крикнул Карл да, накинув халат, вниз пошел.
Никаких злодеев он не боится — на тот случай у него пистоли имеются. Что ему злодеи, когда он, в солдаты отданный, на турецкие штыки ходил да весь так изранен, что живого места нет!
Спустился.
Внизу, на лестнице, Прохор стоит, к двери ухом приложившись. Слушает.
— Чего там? — спрашивает Карл.
— Кажись, по вашу душу, — отвечает Прохор.
— Ну так открывай, чего медлишь? Прохор сбросил засов, распахнул дверь. За дверью посыльный офицер.
— Извольте, Карл Густовович, теперь ехать во дворец. Императрица Елизавета Петровна вас к себе требуют-с.
С императрицей не поспоришь.
— Прошка!
— Ага, барин!
— Прикажи, чтоб закладывали экипаж! Да поспешают пускай!
— Будет исполнено, барин!
Давно уж не было, чтобы Карла средь ночи поднимали. Видно, дело какое-то особое. Знать бы какое?.. Коли зовут к трону, никогда не скажешь вперед, зачем и что за сим может последовать — новые милости или каторга. Иные, бывало, и голов лишались...
Собрался Карл — переодевшись, надушившись и парик надев — да и поехал. До дворца путь неблизкий — чего только не передумаешь. Отец Карла — Густав Фирлефанц, подобно ему, при рентерее состояв, с самим царем Петром дружбу водил, за одним столом сиживал, из одного кубка вина пил, да все одно плахой кончил. Кто высоко залетел — тому больно и падать!..
Подкатили к крыльцу. Карла уж ждали.
— Следуйте за мной! — пригласил караульный офицер.
Солдаты почтительно расступились, взяв под козырек. Пошли по бесконечным лестницам, переходам и залам. Не куда-нибудь — в покои императрицы, чего не всякий удостаивается.
Встали пред дверью.
— Обождите здесь.
Офицер скрылся за дверью, но скоро вернулся. Распахнув дверь, с полупоклоном отшагнул в сторону.
— Императрица Елизавета Петровна ждут-с вас! И верно — ждала... Императрица Всея Руси!
— Заходите, любезный друг.
Встав, пригласила Карла идти за собой, проследовав в гардеробную, где хранились ее платья. Впереди шли, держа в руках подсвечники с горящими свечами, слуги. Миновали одну комнату, другую...
Вот она, зала, куда редко кто из посторонних попадает. Вдоль стен стоят привезенные из Европы шкафы да сундуки. В шкафах — платья. Великое множество — поговаривают, что поболе пяти тысяч, хотя кто их считал?.. Любит императрица хорошо одеваться, бывало, полдня пред зеркалами проводит, примеряя привезенные из Парижа да Вены обновы. Вот и теперь, проходя мимо венецианского, в рост, зеркала, приостановилась, мельком на себя взглянув. Обернулась к Карлу. Сказала:
— Призвала я вас, друг любезный, дабы испросить вашего доброго совета...
Карл почтительно поклонился. Слуги распахнули шкаф, вытащили, расправили в руках платье, коего Карл ранее не видел.
— Что вы можете посоветовать к сему наряду? У Карла будто бы гора с плеч свалилась.
— Вы столь прекрасны, что затмите собою блеск любого предложенного мною украшения, сколь бы изысканным оно ни было! — произнес хранитель рентереи дежурный комплимент, вновь отвесив глубокий поклон.
Елизавета Петровна еле заметно улыбнулась.
— И тем не менее я просила бы вас подобрать мне к завтрашней посольской аудиенции какие-нибудь подобающие случаю драгоценности.
Подобрать к наряду украшения за остаток ночи было бы мудрено, столь много их хранилось в шкатулках да сундуках в рентерее царской, но Карл знал все их наперечет. И знал вкусы императрицы.
Тут же крикнули дежурного офицера, дабы он распорядился разослать по названным адресам посыльных. Что тот и исполнил. Скоро ворота дворца распахнулись настежь и из них выскочили, поскакав куда-то в ночь, верховые.
Заведенный царем Петром порядок ничуть не изменился — хоть и был Карл главным хранителем государевой сокровищницы, один туда попасть он не смел. Пришлось дожидаться других ключей.
Как все собрались, призвали караульного офицера и уж вместе с ним прошествовали к рентерее, подле двери которой, при ружьях и шпагах, стояли два преображенца.
Собрав воедино ключи, отомкнули один за другим три замка, причем неотлучно присутствовал караульный офицер. А уж распахнув дверь, да свечи запалив, внутрь все вместе вошли. Офицер, тот в двери задержался, дабы оттуда за ними за всеми приглядывать и — буде какой непорядок узрит — тревогу сыграть.
Карл нужный сундук нашел, отпер да первый ларец из него вынул. А из другого — другой... Ларцы в ряд составил, крышки раскрыл и, свечу близко поднося, всем, что в них хранится, показал, пояснения дав и вписав поименно в особый, хранящийся при карауле, журнал.
После чего ларцы замкнули и, приставив к ним солдат, понесли в покои государыни-императрицы. Карл при том следовал, глаз с ларцов не спуская...
Таков уж порядок. А ежели послабления дать, к примеру, не три, а два ключа заведя, — так ведь все шельмецы разворуют, все по ветру пустят, хоть головы за то руби! Такая страна!..
Утром во дворец аглицкий посол с грамотами и подарками прибыл. Покуда, аудиенции дожидаясь, томился, все по сторонам поглядывал, поскольку загодя наслышан был о богатстве русских царей.
И так то и было — редко какой европейский двор мог похвастать такой византийской роскошью.
А как призвали посла в залу к государыне-императрице, того и вовсе оторопь взяла от блеска драгоценных каменьев — бриллиантов да изумрудов с сапфирами, коими наряд ее усыпан был столь густо, что счесть их не представлялось возможным!
Поклонился посол аглицкий, грамоты передавая, да вокруг поглядел, дабы приметить всех тех, кто при русской государыне состоит, кто ближе иных к трону приближен, к кому первому она обращается. Через них-то, через фаворитов и фавориток, и надлежало ему большую политику делать, прельщая их сладкими речами и подарками.
Всех и каждого оглядел, с удивлением заметив, что не только у царицы, но и у всех подданных наряды сплошь в золоте и каменьях, а персты золотыми перстнями с бриллиантами унизаны, у иных — по нескольку штук на каждом, и на мизинцах даже!
И как понять, что при таких богатствах — на улицах Петербургских, кои он сквозь оконце кареты наблюдал, столько нищих и попрошаек?..
Как ушел посол, а за ним придворные, коим при вручении грамот быть надлежит, государыню Елизавету Петровну, под руки взявши, в гардеробную повели, где стали с нее наряды снимать! Сама-то она уж еле на ногах держалась! Тяжело царское платье — может, два пуда, а может, и поболе того — столько на нем золота и каменьев драгоценных! Брильянт — он хоть благородный камень, да весит-то — как простая булыга! Сколь раз бывало, что царицы от нарядов таких неподъемных на ногах стоять не способны были и, чувств лишившись, падали, да уж подняться сами, без сторонней помощи, никак не могли!
