ящика. Твердый металл задевает перепонку между большим и указательным пальцами, и боль пронзает запястье. Я бы плохо справлялась с жизнью до появления электричества.
Освещая светом телефона содержимое ящиков, я нарушаю мамину идеальную организацию, отодвигая предметы в сторону в поисках зажигалки — ничего, даже коробочки спичек нет.
Я повторяю процесс на пятнадцатифутовом островке. К тому времени, как я заканчиваю, все в беспорядке, но зажигалки так и нет.
— Что за хрень? — Я захлопываю последний ящик, чтобы подчеркнуть свое недовольство.
Я чувствую его присутствие раньше, чем вижу. В нескольких футах от меня мерцает пламя, и искра освещает черты лица Ксавьера. Тень ложится на его лицо: половина его освещена оранжевым, а другая половина исчезает в темноте.
— Не это ли ищешь это, любимая?
Мой телефон с грохотом падает на пол, и свет гаснет. Увидев его за окном, я должна была догадаться, что он придет.
Он всегда приходит.
Глава 2
Ксавьер
Мне не нужен свет, чтобы найти Кей; ее тело поет для меня, как сирена. Мы можем находиться в переполненной комнате, и я буду точно знать, где она. Моя одержимость ею не имеет границ.
Я пересекаю пространство между нами в два шага и бросаю зажигалку на столешницу. Я притягиваю ее тело к своему: спиной к своему торсу.
— Не кричи, — шепчу я, прикрывая ее рот, пока не ощущаю, как ее страх покрывает мои пальцы, словно вторая кожа.
Я наблюдаю, как ее грудь быстро поднимается и опускается; она на грани учащенного дыхания от страха. Панику на ее лице ни с чем не спутаешь.
— Ты могла бы надеть что-нибудь более облегающее, — поддразниваю я, убирая руку от ее рта и засовывая ее в карман, чтобы нащупать нож, который я приготовил для нее.
— Чего ты хочешь? — Кей пытается казаться жесткой, но ее голос дрожит. Это ее самая привлекательная черта.
— То, чего я всегда хотел. — Я вытаскиваю нож из кармана и прижимаю холодную сталь к ее запястью. Хотел бы я видеть ее бледную кожу под лезвием: ее вены, мерцающие от угрозы быть вскрытыми под давлением.
Кей дрожит как осиновый лист, ее дыхание поверхностное и неровное, а губы чуть приоткрываются. Я чувствую запах ее страха; это пьянящая смесь пота и адреналина. Запах, который превосходит все остальные: запах дома. Она на грани истерики, когда зовет меня по имени.
— Ксавьер.
— Ксав, — поправляю я и провожу языком по мягкой поверхности мочки ее уха.
Ее мышцы напрягаются под моими прикосновениями. Я провожу пальцами по ее горлу, пока она проглатывает свое разочарование.
— Тебе не надоела эта игра? — Кей пытается подразнить меня. — Я тебе еще не надоела?
Она не знает, как легко было бы для меня прижать пальцы к ее трахее, лишить ее способности дышать, думать или просто существовать. Я мечтал об этом; жаждал этого. Мои чувства к Кей смешаны с обидой за грехи ее матери против моей семьи.
— Я устал от того, что не претендую на то, что принадлежит мне по праву. — Я приставляю нож к ее животу. Она делает глубокий вдох и втягивает живот, насколько это возможно. Ее тело прижимается ко мне, чтобы избежать острого края лезвия, и мой член натягивает джинсы спереди.
— Я не твоя, Ксавьер.
Чушь собачья. Она была моей с тех пор, как я взглянул на нее с пола того ветхого дома, в котором она жила. Она была моей с тех пор, как я коснулся ее губ своими. Она была моей с тех пор, как ударила меня коленом в пах и спряталась за ламинированной деревянной дверью, которую я мог бы выломать одним ударом ноги.
— Забавно, на этом ошейнике написано по-другому.
Кей тянется, чтобы схватить пальцы, сомкнувшиеся вокруг ее горла. Она пытается отвести мою руку, но я только крепче сжимаю ее.
— Будь осторожна, любимая. Ты можешь заставить меня сделать то, о чем мы оба пожалеем.
В ночной тишине, когда буря все еще бушует за окнами безупречного дома, который мой отец купил для матери-шлюхи Кей, я наслаждаюсь оглушительными аплодисментами ее сердца в ответ на мои слова.
— Ты животное, — с отвращением говорит она.
Она заставляет меня хихикать.
— И какое животное?
— Свинья.
— Свиньи копошатся в земле в поисках чего-нибудь съедобного, — объясняю я ей. — Я собираюсь сделать то же самое; буду копошиться в твоих кустиках, пока не найду что-нибудь стоящее. — Я провожу ножом по изгибу ее живота, пока кончик не оказывается в сантиметрах от ее клитора. — Как думаешь, я найду что-нибудь вкусненькое?
Говори, даже если твой голос дрожит. Разве не так они говорят?
— Ты отвратителен, — фыркает Кей. — И я ненавижу тебя.
Я поворачиваю ее, чтобы она посмотрела на меня. Даже в темноте я могу разглядеть проблеск желания в ее глазах, смешанный с затаенным ужасом.
— Попробуй сказать это так, будто имеешь это в виду.
Когда ее губы приоткрываются, я пользуюсь полным преимуществом и целую ее. Кей может ненавидеть меня, но ее тело чувствует совсем другое. Она смягчается, когда мой язык массирует ее; ее соски твердеют под старой футболкой и прижимаются к моей груди. Мне не хочется отстраняться, когда она так близко к тому месту, где я хочу ее видеть, но разрушение не происходит в одночасье. Разрушение — это длительный процесс.
Я прерываю поцелуй, и между нашими губами остается всего несколько дюймов. Ее дыхание становится быстрым, прерывистым, а колени дрожат от плохо скрываемого желания. Рот Кей остается открытым, отражая тоску, которую я испытываю к ней.
— Когда зажжешь свечи, я рекомендую тебе надеть новую пару трусиков. — Я отступаю и осматриваю ее с головы до ног: смуглая, невинная красавица, только и ждущая, чтобы ее осквернили. — Ты же не хочешь, чтобы мама с папой учуяли запах твоей мокрой киски по всей кухне, когда вернутся.
Я кладу нож в карман и ухожу тем же путем, каким пришел, закрыв за собой дверь на выходе. Наконец-то пришло время заявить права на то, что принадлежит мне по праву.
Кей прибудет в Блэкмор девственницей, но уедет моей маленькой шлюшкой.
Глава 3
Кей
Поездка из Манхэттена в Роуздейл оказалась более опасной, чем я ожидала. Шторм предыдущей ночью повалил деревья и линии электропередач по всему городу. Я чувствую себя лягушкой, когда еду по автостраде, перескакивая с одной полосы на другую, чтобы избежать упавших обломков.
Кристин сидит на переднем сиденье, положив ноги на приборную панель. Будь ее воля, ее сиденье
