Он бродил по окрестностям поселка, в который приехал навестить двоюродного брата — в детстве они проводили здесь много времени вместе. Разбитые дороги, покосившиеся избенки, заросшие высокой травой, низенькие заборы, воспетые в виршах Русского Забулдыги — всё это приводило его в какое — то меланхоличное, тоскливое настроение. Вот и церковь, как же без неё. Разве может русское, пусть даже самое крохотное селение обойтись без церквушки? Без золота куполов, без камня стен, даже если все строения вокруг деревянные, без возвышающихся над всем крестов? Он хотел было заглянуть внутрь, но передумал и, чуть постояв у входа, двинулся к дому брата.
Ворота были широко распахнуты: в небольшой дворик мог зайти абсолютно любой желающий. Топор лежал около наполовину заполненной поленницы, трава была недавно скошена, а калитка, ведущая в огород, отворена. Он оставил сумку на высоком деревянном крыльце дома и почему то, точно зная, что брат там, направился в сторону калитки. Так и есть: в штанах, шляпе с широкими полями и голым торсом он склонился над одним из кустов и, кажется, полол. Он окликнул его. На секунду замерев, брат выпрямился и не спеша повернулся к Нему лицом. Загоревший, крепкий и плечистый — настоящий русский Аполлон, он, улыбнувшись, подошёл и крепко обнял Его. Они сели на землю и долго говорили: о том, что было, о том, что есть и о том, что будет или должно быть. Вспоминали юные годы и совместные шалости, обсуждали дела и планы.
— Мне нужно закончить здесь. Иди в дом, переоденься и чувствуй себя как дома, ты ведь наверняка устал.
— Ну, нет, так просто ты от меня не отделаешься. Ты, конечно, копаешься без перерывов с самого утра. Могу поспорить, что если я сейчас возьмусь за это, а ты мне немного подсобишь, то я сделаю всё в два счёта.
— Посмотрим, кто кому будет помогать, значит, как в старые добрые?
— А как же. Правда, насчёт переодеться ты всё таки прав.
Работа закипела. Они глядели друг на друга и всё больше оживлялись. Они снова стали мальчишками, соревнующимися во всём и ни сколько этого не стесняющимися. Даже их лица усталые, отмеченные тяжестью житейских невзгод, как будто помолодели и на них, словно цветы в Висячих садах расцвели улыбки. Они управились за четверть часа, но их пыл разыгрался не на шутку. Следующей целью стали дрова. Братец достал, откуда то второй топор, и они принялись колоть, что было сил. Птицы словно переняли задор мужчин и разливались в своих песнях, ритм которым отбивали звуки стучащих топоров.
Наконец поленница была заполнена доверху, усталые и потные, они, прислонясь к стенке, созерцали и любовались результатом своих трудов. Сердца их были переполнены: радость работы и решимость продолжить соревнование, в котором, как казалось им обоим, победитель ещё не определён, образовали то, что называется прекрасным расположением духа. Но работа, которая была рассчитана на три дня, оказалась полностью выполненной. Однако продолжение соревнования нашло себя в идее о том, что самое время для обеда. Они сели за стол, накрытый на скорую руку и приступили к трапезе. Простая деревенская еда, исчезала с воистину космической скоростью, подобной той с которой они выполнили все дела. Обед подействовал успокаивающе: они улеглись спать, но обоим снилось одно.
Любовь
Кто бы мог подумать, что они знакомы всего неделю.
Они приехали вдвоём. Это был конец августа, лето на последнем издыхании всё ещё демонстрировало признаки жизни: было тепло, небо хоть и начинало хмурится, отливало голубой лазурью, в воздухе стоял запах подгнивающих, сиротливо лежащих у яблони плодов и свежескошенной травы, воздух был влажен, дышалось легко, птицы летели низко, похоже скоро должен был начаться дождь хотя грозовых облаков видно не было. Во всём вокруг ощущалось, что природа после долгой летней прогулки неторопливо идёт домой для того, чтобы приготовиться к долгому сну.
Раскладывая продукты она что — то тихо напевала и улыбалась, а он сидел на кресле в углу веранды, перелистывая свой небольшой потёртый томик любимых стихов и украдкой поднимая на неё глаза. Он не просто смотрел на неё, он любовался. Её легкие движения цепляли и приковывали к себе глаз, который видел в ней не обычную земную девушку, но богиню: красотой напоминающую Афродиту, ловкостью и грацией Диану, спокойствием и проницательностью благородного лица — Афину. В такие минуты всё не имеет никакого значения, всё кроме неё для него, всё кроме него для неё, а каждый час состоящий из таких минут не просто глубоко врезается в память и стоит целого века обычной жизни, но несёт за собой мысли о пустой никчёмности небесного рая перед считанными мгновениями такой любви.
Закончив с продуктами, она принялась за посуду, перемывая и выставляя на стол всё необходимое. Не удержавшись, она совсем как кошка, медленно, улыбаясь, подошла, села рядом и приобняв опустила голову ему на плечо. Он убрал книгу и тоже обнял её. Так сидели они, глядя на солнце неспешно затягивающееся облаками, сердца их всё больше наполнялись сладким томлением сильного чувства, в котором страсть и нежность обняли друг друга также крепко как обняли друг друга они.
Пошёл тёплый, маленький дождь, солнце, было спрятавшееся за облаками, убегало в розово — жёлтую пастель плывущего горизонта. Они зашли в беседку. Чуть повозившись у камина, парень в скором времени разжёг его и с той же, казалось, совсем не сходящей с его лица улыбкой уселся на уютный диван. Заканчивая последние приготовления и обводя взглядом уже почти накрытый к ужину стол, она стояла неподвижно и как бы задумавшись, но вскоре опомнилась, той же ловкой походкой скользнула к нему на диван снова заключив в свои объятья и стала что — то сладко нашёптывать ему на ухо. Какое непреодолимое желание было в их глазах, в то же время какая нежность и Аполлоническая, высокая любовь в каждом их прикосновении друг к другу. Это и есть то слияние непримиримых на первый взгляд противоречий сущность которых есть ключ к естественной природе человеческого существа. Именно любовь и её великая, чарующая сила демонстрируют как нельзя лучше поединок животного с человеческим.
