потолком. И сам я был под потолком. И дернулся бы еще выше, да как там будут переживать мои домочадцы — близкие и далекие? Ведь они — это все, что есть у меня.
Это все, что останется после меня.
Это все, что возьму я с собой.[1]
1. Живые
Макс с полуоторванным погоном не успел как следует сгруппироваться и рухнул в беспорядочно собранную кучу из старых и поломанных кресел, некогда, вероятно, стоявших в актовом зале дома культуры[2].
Еще несколько часов назад он плыл вместе с товарищами по реке Неве на самодельном плавучем средстве типа «катамаран», да вместе они доплыли лишь до мыса Святки, где в самом узком речном месте сидели в засаде бандиты, именовавшиеся без лишнего пафоса «судейские».
Судейские состояли, в основном, из бывших приставов, прокуроров, ну и прибившихся к ним судей самого разного государственного пошиба. В руководстве был начинающий уголовник, который перед периодом всеобщего «безвременья» сидел в суде в качестве, понятное дело, подсудимого, а уже после «безвременья» оказался в том же самом суде, но на том месте, где до этого сидела толстая тетка в мантии.
Уже никто не скажет, что произошло в дальнейшем, но уголовник вступил в преступный сговор с присутствовавшей на этом же суде молодой злобной и безразличной ко всему прокуроршей. Причиной послужила некоторая растерянность в кардинально изменившейся обстановке и полная потеря какой бы то ни было государственной поддержки для своих, так сказать, слуг. Надо было выживать, надо было что-то делать.
Вот они и делали.
Обнаружив в туалете бывшую судью, не утратившую свою «божественную» избранность, но подвывающую от ужаса, уголовник скормил ее подвернувшемуся «мешку» — странной живой твари, которая поедала все живое, запросто обволакивая жертву, выворачиваясь наизнанку. Внутренняя поверхность делалась внешнею, а заодно вываливались наружу все непереваренные остатки былых трапез.
Уголовник быстро принял обрушившийся на них мир таким, каким он стал, прокурорша последовала его примеру, и они сообща набрали целую банду из бывших служителей закона. Обосновались в местном Доме культуры еще сталинской постройки, из-за колонн и высоких потолков имевшего сходство с вельможными дворцами.
Потом перегородили реку, по которой начали сплавляться кто ни попадя: по суше передвигаться было опасно, так как тварей всяких развелось — целая пропасть.
И зажили в свое удовольствие, то есть, устраивая суды, как положено, и с обязательными приговорами, среди которых, как завелось еще с прошлых времен, не было ни одного оправдательного. Типа, построили «новое россиянское государство» по мотивам старого, и были этим чрезвычайно горды и даже рады.
Катамаран, на котором плыл Макс, почти обогнул невский мыс Святки, но рулем все-таки зацепил за перегораживающую реку толстую сеть с ячеей в метр — чтоб всякие речные твари, мутировавшие до размеров моржей, на бились в ней — которая висела на толстом синтетическом канате. Пока отстреливались из всего своего арсенала от наседающих бандитов, Макс, как самый близкий к рулю, окунаясь в воду, пытался освободить катамаран от пут.
Неожиданно стрельба с берега утихла, и хорошо поставленный голос через мегафон предложил уплатить таможенный сбор, налог с владельца транспорта, а также выплату в пенсионный фонд. Плюс медицинская страховка, плюс «Зеленая карта» и процент по вкладам.
Это было несколько неожиданно, но Саша Матросова[3] вместе с Максом быстро объяснили коллегам по катамарану, что это всего лишь обычный развод, перенятый у былого государства.
«А гарантии?» — спросила Саша, просто чтобы выиграть время.
«Все по решению суда», — ответил мегафон.
Средства для всякой мзды у народа в катамаране имелись, но каждый из них понял: отберут все. Суд в Россиянии в былое время был словно бы и не суд вовсе. А карикатура этого суда, что предлагалась теперь, должна была больше походить на судилище с заведомым итогом.
Но ни Саша, ни Макс, ни их прочие товарищи не учли, что эти переговоры были средством выигрыша времени не только для них. Время тянула и нападающая сторона.
В команду захвата «судейские» определили бывших ментов, добавив несколько приблудившихся омоновцев и парочку бойцов СОБРа. В нынешней действительности, когда им начали оказывать сопротивление и даже отлавливали с последующей экзекуцией особо отличившихся в прошлой жизни, менты порядком струхнули. Безусловно малодушные — а другие на эту специальность не устраивались — они продолжали действовать все теми же методами: нападать исподтишка, бить со спины, брать заложников, глумиться над слабыми. Но теперь в случае отпора, тем боле, организованного, они удирали, что было мочи. Впереди собровцы, потом омоновцы, ну, а за ними уже простые пузатые менты, по причине своей физической немощи прикрывающие отход.
Когда люди с катамарана подстрелили парочку особо пузатых, судейские решились на другую тактику, которая, в принципе, тоже была отработанной.
Макс пилил ножом синтетический трос, прочие его прикрывали. И он бы сумел минут через пятнадцать довести свое дело до конца, как этот трос внезапно ослаб, уходя под воду. Руль катамарана освободился, и лодку в мгновение ока отнесло метров на пятнадцать от опасного места.
Макс едва успел отпустить недопиленный канат, вынырнул на поверхность, но его потащило течением прочь от своих товарищей. О том, чтобы катамарану вернуться за ним, не было и речи: трос вновь натянулся, разграничивая реку. А когда он заметил, что с берега веером отходят небольшие лодки, увязанные друг с другом на расстоянии в один метр, то справедливо рассудил: это все неспроста. В лодках делали страшные рожи собровцы, омоновцы и пузатые пэпээсники.
Тикайте, хлопци, айл би бак, — только и успел он крикнуть, как на него набросили сеть и живенько поволокли обратно к берегу.
Судейские подвывали от боевого восторга: они взяли заложника. Теперь за него принесут все мыслимые и немыслимые богатства. Ну, а если не принесут, то сделается этот странный майор рабом. Или перевоспитается и вновь вернется в лоно родных органов, внутренних органов. Прокурорша и ее уголовничек будут ужасно рады.
Но сперва, конечно, суд.
Нет, сперва они сообща и по-очереди побили Макса, норовя ударить побольнее.
Он уворачивался, как мог, прикрывался руками, ногами, но досталось все равно изрядно. Когда же его поволокли с берега и бросили, как мешок с картошкой, на какую-то тележку, Макс слушал и старался запоминать.
Стало понятно из чужих слов, что катамаран ушел, но требование о выкупе было успешно передано. Он верил, что его товарищи пойдут дальше — чувство здравого смысла у них было развито вполне. По крайней мере, для того, чтобы понять:
