дождавшихся своей поры и потихоньку вылезавших из щелей и норок.
Всё было хорошо. Если бы не одно но.
В один момент налетел шквальный пронизывающий ветер, несущий крупные, размером с небольшие виноградины, капли дождя. Холодные и тяжёлые – они с грохотом обрушивались на импровизированный козырёк брички, скапливались на нём и миниатюрным водопадом обрушивались вниз через щели и дыры, которые появились, кажется, уже с четверть века назад.
Весь этот водный поток лился прямиком на начинавшую лысеть макушку отца семейства. Тот словно не обращал внимания и лишь изредка фыркал, сдувая уже совсем наглые струи воды, раздражающие его больше других.
Он очень торопился. За прошедшие с закрытия фабрики два года это был один из немногих дней, когда ему повезло с работой – недавно к нему обратился местный помещик и попросил забрать на загородном складе несколько посылок и развести их по адресам. Платил с лихвой, но что важнее – обещал при успехе в этом задании взять его на постоянную работу.
Именно поэтому ни дождь, ни ветер, ни что бы то ни было ещё сейчас не волновали папу сына и дочери, за этот период изрядно похудевших и не раз переболевших различными недугами от нехватки витаминов и нормального питания.
Он гнал лошадь, которая выглядела куда здоровее любого из его семьи, что-то приговаривал, а дорога впереди всё чаще затуманивалась грёзами о безбедном будущем.
– Давай милая, давай, – приговаривал он, – откормлю тебя, вымою, вычешу. Будешь у меня самой лучшей лошадкой, кормилица ты моя дорогая.
Дорога впереди уже вовсе пропала, а вместо этого в глазах сменялись картинки: как в дорогом сюртуке он похлопывает свою лошадку, запрягая её в новую крытую повозку, от которой прямо пахло новизной; как он, важный и сердитый, приходит домой, отчитывает жену, потому что та не приготовила ужин, хотя погреб и кладовка полнились всевозможными продуктами; жена всё извиняется и спешит на кухне, звеня фарфоровой посудой, расставляя её на атласную скатерть; как дети приезжают домой в гости из города, так как в престижной академии, где они учились, дали каникулы.
Папа всё представлял и представлял и никак не мог понять, что же так скрипит и постукивает, отвлекая его от столь важных мыслей. Приходя в себя от мечт, поглотивших его, он наконец понял, что колесо его брички уже практически отвалилось. Отец семейства резко дёрнул поводья, громко крикнул, но как раз в этот момент колесо отлетело в сторону, а бричка накренилась так сильно, что по траектории на всей скорости слетела с моста, разбив хлипкое деревянное ограждение.
Лошадь не смогла удержать ни бричку, которая повисла в воздухе, таща её за собой, ни отца, чудом успевшего уцепиться за поводья. Она упиралась, стучала копытами, громко ржала и пыхтела, но сорвалась.
Внизу громко шумела река Каменка. Её исток находился в близлежащих горах и извергал мощный поток ледяной воды, который на всём своём пути вынужден был огибать, обтачивать и переворачивать мелкую гальку, небольшие камни и крупные валуны. Словом, сложно было сказать, чего в этой реке было больше – камней или воды.
Отец не кричал, не плакал, не расстраивался и не радовался. В момент падения, который длился всего несколько секунд, все мечты вновь вернулись к нему, потому что вскоре им суждено было никогда не сбыться.
Он разбился о камни, умерев быстро и без мучений, а сверху был придавлен бричкой и лошадью, которой повезло меньше, потому что какое-то время она агонизировала с пробитой головой, сломанными ногами, рёбрами и кто его знает чем ещё.
Река же с говорящим названием никак не отреагировала на столь внезапное событие, продолжая точить и переворачивать камни, журчать, шуметь, нести свои холодные потоки, окрасившиеся ниже по течению в алые цвета.
***
– Я всё понимаю, но в городской службе говорят, что штраф уплатить придётся.
– Так за что уплачивать? Муженёк то мой не по своей воле ограду сломал. Она же удержать его должна была.
Мать семейства не то от безысходности, не то от бешенства и злости последние слова предложений не проговаривала, а буквально провизгивала. Мужичок же, приехавший к ней из городской службы, был низкого роста, а при крике этой вроде бы красивой, по его мнению, но крайне несчастной женщины, чуть ли не присаживался.
– Специально, не специально. Вы послушайте да логически помыслите. Мог объехать? Мог. От колымаги у него колесо отвалилось, мог предотвратить? Мог ведь – следить нужно было за состоянием повозки. А это что значит? Значит – виноват. Вы поймите, была бы моя воля, не трогал бы вас. Жалко вас, ребятишек ваших жалко, да только после гибели штраф передаётся семье, о чём я вам и приехал сообщить.
– Да иди ты к чёртовой матери, сукин ты сын! И жалость свою забирай с собой!
На несколько секунд наступила тишина. Мужичок долго собирался с мыслями. Сначала хотел было выругаться в ответ, но потом насупился и решил просто построжиться за такие словесные вольности и легонько, как и хотела его мягкотелая душёнка, припугнуть.
– Вы со мной не разговаривайте так. Пожалуюсь! А у вас и так тут проблем не оберёшься.
Женщина и не собиралась внимать его словам.
– Нечем мне платить! Хотите, детей забирайте, мне они не сдались теперь, охламоны. Не прокормлю, так хоть топи иди.
Брат и сестра в этот момент выглядывали из-за дверного проёма. Заплаканная девочка шмыгала носом и каждый раз пряталась за старшего, когда её мать начинала «говорить».
– Зачем же вы так? Не надо детишек трогать. Им сейчас любовь нужна.
Мужичок после этих слов постарался что есть мочи сделать милое выражение лица и подмигнул детям.
– Чего!? Ты с дуба рухнул в своих службах? Меня кто-то любил? Обо мне кто-то волнуется? Даже сдохнуть нормально не смог, с того света умудряется дерьма в жизнь кинуть…
– Ну… Не всё же так плохо. Лошадь есть, да, мёртвая, но пока свежая, скажем так. Платите хоть так, глядишь и окупит штраф.
– Мне тут жрать нечего и собачат этих кормить тоже нечем. Мясо последнее забрать хотите? Да мы век этого мяса не видывали.
– Забирать лично я ничего не хочу, но платить нужно. Срок вам даётся два дня.
После этого он развернулся и отправился к своей лошади, не обращая внимания на завывания и крики за спиной и всё думая, какая же у него тяжёлая работа – приносить плохие вести.
***
Оставшаяся на семью из трёх человек четвертина от лошади закончилась очень быстро.
Мать тем временем даже не пыталась горевать или
