с мозгами, несу его к унитазу и спускаю чьи-то мертвые нейроны бродить по сан-францисской канализации. Ковер скручиваю трубкой, кровавой стороной внутрь, и кладу в мусорное ведро. Для надежности поливаю коврик соусом лечо – по легенде я уронил свой бургер на ковер, пока искал что-нибудь массивное, чем можно было бы огреть Гейси.
Гейси… Сэнди назвала котика-перса в честь дяди и смеха ради, но сейчас мне далеко не до смеха – в имени кота я вижу поганый символизм. Я курю на кухне, кидаю окурок перед роботом-пылесосом, достаю наличку из брюк и – в домашнем халате и Сэндиных тапочках – иду в хозяйственный магазин, находится он в пяти минутах ходьбы от дома.
Возвращаюсь домой где-то через пятнадцать минут. С пачкой сигарет Clyde's Heaven в виде гроба и, конечно, с новым ковриком в руках. Красным – серого в наличии не было.
Сэнди уже дома. Загнала бедного Гейси в угол дивана и грозит ему пальцем. Сэнди поворачивается, видит меня, улыбается. Я говорю:
– Серого в наличии не было. Взял красный, под стать твоему прозвищу… И это, оставь котейку в покое, я уже метнул в него телефон. И попал.
Сэнди чешет Гейси за ухом. Тем же пальцем, которым грозила использовать его вместо коврика. Сэнди подходит ко мне, целует в губы.
– Знала бы, что ты курил – поцеловала бы лучше Гейси.
Я кладу коврик возле входной двери, с содроганием вспоминаю чьи-то разбросанные извилины, закрываю дверь и поворачиваюсь к Сэнди.
– Ты ел? – спрашивает она.
– Нет… Гейси задрал ковер, а я еще, как назло, уронил на ковер свой бургер. Но есть я уже не буду.
И правда, есть я не хочу. До меня только сейчас дошел ужас всей этой истории с мозгами. Я пытаюсь улыбнуться Сэнди, но чувствую, что у меня не получается.
– Что-то случилось? – спрашивает Сэнди весело – она старалась не унывать даже тогда, когда это было необходимо.
– Ничего. – Я решаю, что Сэнди ничего не должна об этом знать. Может, кто-то ошибся ковриком, глупо думаю я.
– Опять Папочка?
– Нет, к счастью… Хотя, может и к сожалению… В общем, Сэнди, Пауэрс нарвался на какого-то искусствоведа.
Синие глаза моей Сэнди расширяются от… понимания?
– Пизанелло? – спрашивает она.
Я удивленно киваю головой.
– Я не хотела тебе говорить, но вчера утром мне звонил какой-то хам. Сказал, что Пизанелло – бездарь, и что только дважды бездари придет в голову его копировать. Он положил трубку раньше, чем я успела спросить про то, как он узнал мой номер. Хм, потом я решила что это шутка моего мистера Ревности, посмеялась и продолжила рисовать. – Сэнди пристально на меня смотрит.
– Нет, это не шутка.
Она молчит, а потом спрашивает – с озарением:
– Вдруг это Пауэрс?
– Мог быть и он, если бы у него было чувство юмора, хотя бы такое паршивое, как это.
– Ну да, ага… Но спроси его, все-таки – вдруг он что-нибудь знает.
– Конечно спрошу. – Я смотрю на настенные часы. Два часа дня. – Вечером спрошу, часов в шесть. Может ему так же, как и нам, звонили, и он так же, как и мы, решил ничего не говорить?
– Возможно, – задумывается Сэнди.
И тут же улыбается. За это я люблю ее сильнее, даже сильнее, чем за художественный талант. За ее внезапный оптимизм.
– До вечера лучше не думай об этом, мистер Ревность.
– Ну, милая, это прозвище уже не актуально. – Я злюсь понарошку.
– Конечно, твое прозвище не такое звучное, как мое. – Сэнди взмахивает волосами в воздухе. Левая половина волос покрашена в рыжий, а правая – в серый цвет. Я настолько привыкаю к переменчивому безумию в прическах Сэнди, что всегда забываю, что она – натуральная блондинка.
– Пойдем в китайский ресторан вечером? Перед твоим походом к Пауэрсу, разумеется.
– Хорошо, – говорю я, хотя мне кажется, что уж сегодня я точно не проголодаюсь.
Сэнди идет на кухню, сыплет сухой кошачий корм в миску Гейси, затем берет вчерашний бургер и кладет его в микроволновку.
– Хочешь, поделюсь с тобой, он очень большой? – предлагает Сэнди.
– Ешь весь, Миссис-Страсть-Которая-Никогда-Не-Толстеет.
Сэнди улыбается. Дырочка между ее передними зубами – больше, чем просто вишенка на торте. Я снимаю тапки и беру пачку-гроб с зажигалкой.
– Я лучше покурю – испробую наш новый ковер.
Я иду к входной двери и слышу вслед игривое:
– Куряга!
Сэнди и сама курит. А меня она ругает за мое курение, потому что ей нравится ругать меня – и мне нравится, когда она ругает меня. Мы настолько счастливы, что ищем поводы для милых ссор, и как только находим, то радуемся этому, как в самый первый раз. Мы счастливы – даже ее Папочка никогда не мешал мне быть счастливым. Но чертов искусствовед… Чертовы мозги на ковре цвета Сэндиной накидки…
Я решаю не думать об этом, пока смотрю меню китайского ресторана. Сэнди в дырявой накидке цвета выброшенного ковра – в накидке, в которой вышла за меня замуж – держит палочку для еды, как сигарету, и смотрит в меню несколько отстраненно – так смотрит человек, которого посетила интересная, но далекая от этого бренного мира мысль. Я машинально трогаю пачку "…Heaven" во внутреннем кармане своей черной накидки и изнемогаю от желания курить, и тут же вижу знакомое лицо в паре столиков от нас. Я радуюсь, что хозяйка этого лица не видит нас с Сэнди – потому что хозяйкой этого лица является Клэр. Сэнди будет рада поговорить с родной сестрой, но не я. И Клэр, я знаю, тоже будет неуютно находиться рядом со мной в присутствии Сэнди. Я начинаю отвлекать Сэнди пустой болтовней, чтобы она не повернула голову назад, но вижу, что Клэр сама подходит к нашему столику. Сама… Клэр должна была сделать вид, что не узнает меня, после всего, что между нами было.
– Привееет! – здоровается Клэр.
– Привет, сестренка! – Сестры целуются. – Как же я рада тебя здесь видеть!
– Да, я вас тоже! – Клэр лучезарно мне улыбается. Я киваю в ответ – не хочу портить свое лицо фальшивой улыбкой.
Актер из нее, думаю я, куда лучше, чем из Папочки. Старшая сестренка Сэнди будет куда более талантливым бизнесменом, вернее бизнесвумэн, чем мой драгоценный тесть.
– Вообще-то я к тебе, – говорит мне Клэр. – Нам надо поговорить.
– Неужели наедине? – удивляюсь я.
– Желательно. – Клэр неуверенно косится на Сэнди.
– Что бы ты мне не сказала, Клэр, Сэнди об этом узнает.
Ладонь Клэр ложится на мое плечо. Средний палец с кольцом на две фаланги
