обустраивать домашний очаг, а женщина – оберегать это пространство. Вот почему мужеубийцы обычно начинают свою «карьеру» именно в эти годы. Низкий уровень эмпатии, признаки расстройства личности, средовой фактор, угроза собственной жизни или безопасности детей заставляют этих женщин впервые пойти на убийство супруга, а спустя какое-то время такой способ решения проблем начинает казаться им наиболее эффективным. Как уже говорилось, в классическом понимании этого термина черную вдову сложно назвать серийной убийцей, так как ею руководят корыстные мотивы. Само название вошло в обиход благодаря Белль Ганнес, которая превратила убийства в бизнес, при этом очевидно, что она действовала не только из финансовых соображений. Как выяснилось, в большинстве случаев лишь первое убийство можно объяснить логически, а все последующие – это следствие психических нарушений. В среднем криминальный путь черной вдовы длится десять-пятнадцать лет, однако известны случаи, когда женщина убивала мужей и членов своей семьи на протяжении тридцати и даже сорока лет. По объективным причинам в большинстве случаев такого рода преступления веками оставались нераскрытыми или недоказанными, поэтому изученными считаются истории мужеубийц, чей пик «карьеры» пришелся на ХХ век.
1. Письма счастья. Белль Ганнес
(1859–1908)[1] Сельбу (Норвегия), Иллинойс, Индиана (США)[2]
В наше непростое время женщина может претендовать на то, чтобы ее считали человеком, только в одном случае – если она овдовела. А что вы скажете о той, кто сбилась со счета, хороня мужей? Достойна ли она прослыть кем-то большим, чем простая смертная?
Мое имя Белль. Родители нарекли меня Брунгильдой, но все, чего я добилась, не их заслуга, поэтому теперь я зовусь иначе. Брунгильдой впору величать злую колдунью из средневековой сказки. Представляете себе красивую девушку с таким именем? Вот и родители не могли. Они никогда не считали меня привлекательной или умной. Я была чересчур пухлым младенцем с такими светлыми волосами, что казалась лысой. Конечно, я этого не помню, но сестры, потешаясь, рассказывали, с какой горечью, качая люльку, мать смотрела на меня, ведь она понимала, как сложно будет выдать замуж такую дурнушку.
Брунгильда. Уродливая, одинокая ведьма из замка на горе. О том, что красота – вопрос спорный и не всегда значимый, мои недалекие родители ведать не ведали. Они считали ее товаром, который легко продать родственникам будущего зятя. На моей родине, кстати сказать, такой обычай никогда не был в ходу. Уже поселившись в Америке, я не раз встречала женщин, которые впервые увидели мужа на свадьбе. В Норвегии парень и девушка должны познакомиться, пообщаться и только потом прийти к отцу с матерью за благословением. Впрочем, кого мы обманываем, последнее слово всегда и во все времена оставалось за родителями.
Я появилась на свет в 1859 году в обветшалом домишке в Сельбу. Наша коммуна – это несколько деревень на берегу озера. Все ходят в одну церковь. Школа тоже общая. И все же каждое из поселений предпочитает жить само по себе. В Штатах мне часто доводилось слышать о том, что деревенские люди чище и проще, что они держатся друг за дружку и, если кто-то попадет в беду, тотчас приходят на выручку. Ничего, кроме ухмылки, такие россказни у меня не вызывают. Соседи поспешат на помощь, только если случится пожар и огонь с вашего дома грозит перекинуться на их жилище. Во всех остальных случаях деревенские отличаются от городских только тем, что обязательно позубоскалят, а то и швырнут вслед ком грязи, случись кому-то оказаться в нужде. В городе же до тебя никому нет дела. Поверьте, мне много раз требовалась поддержка, но всякий раз вместо этого меня норовили облить помоями.
Расскажу о своем детстве. Наше семейство ютится в хлипкой хибаре на окраине деревни. У меня семеро братьев и сестер. Обычно все спят вместе в одной комнате, ведь протопить дом непросто, а в Норвегии большую часть года холодно. Почему-то все относятся ко мне как к младшей, хотя у меня есть сестра, которая родилась годом позже, но она смазливая и смышленая, тогда как я никому особо не нравлюсь.
Сельская жизнь безумно скучна и однообразна. Поднимаешься с рассветом, чтобы потом до сумерек вкалывать. Мать обычно хлопочет по хозяйству, братья помогают отцу на стройке или чистят коровник, а потом шагают в школу при церкви. Сестры ухаживают за скотиной. Меня же частенько отправляют пасти коз и коров, а заодно собирать хворост. Вообще-то девочек редко отряжают на такие дела, ведь их, не ровен час, изнасилуют, и тогда сидеть им вечно на родительской шее. Меня отпускать никто не боится: отец пару раз видел, как я дерусь с деревенскими мальчишками, и с тех пор ни о чем таком не тревожится. Соседские дети кричат мне вслед «побирушка», но это никого, кроме меня, не задевает. Жители деревни покупают дрова на растопку и лишь изредка посылают кого-нибудь из сыновей за хворостом. Я же должна каждый вечер возвращаться с целой вязанкой, иначе мы все замерзнем.
И вот бреду я однажды из леса со своей ношей и слышу, как меня кто-то кличет. Вижу – сын местного судьи. Парень мне знаком – он учится в одном классе с моими братьями.
– Побирушка! Иди-ка сюда, я тебе денег дам!
Мальчишка стоит на каменном крыльце дома и машет мне рукой. Этот постамент с колоннами, слишком роскошный для здешних мест, смастерил в прошлом году мой отец. Я помогала ему размешивать раствор для облицовки. Сын судьи, на редкость красивый парень с ямочками на щеках, улыбается мне. Он выглядит хозяином жизни и достойным сыном своего отца, но обращается ко мне, дочери простого каменщика. Я предпочитаю не замечать то, что он назвал меня побирушкой, откладываю вязанку и медленно, словно завороженная, подхожу к нему.
– Смотри, что это там? – Мальчишка показывает куда-то мне под ноги.
Я опускаю голову, стараясь рассмотреть то, о чем он говорит, но в следующую секунду негодяй ловко спрыгивает с крыльца, поддевает ногой коровью лепешку и подкидывает ее так, что она пачкает мне лицо и одежду. Я столбенею, не понимая, как реагировать, и в тот же миг со всех сторон слышится заливистый хохот. Кажется, вся деревенская детвора выскочила из своих домов, чтобы поглазеть на мое испорченное платье. Я в ужасе озираюсь. Везде знакомые лица, среди которых и два моих брата. Вы знаете… Они смеются громче всех.
День ото дня я все больше ненавижу родителей. Ко всему равнодушная мать никогда не обращает внимания на своих детей. Лишь иногда она рассаживает нас, своих дочерей, вокруг стола
