по нраву. Настя и не пыталась сдержать улыбки, разглядывая, впрочем, скорее своего ненаглядного. Будто бы и не замечая даже, что, собственно, тот вытворяет. И всё ещё демонстрируя Якову Николаевичу свой затылок.
Маришка, сконфуженная, дёрнула подругу за рукав:
«Слушай!» – указала она на учителя одними глазами.
Об имперской милости Яков Николаевич распинался долго. Маришка слышала, как от холода стучат подружкины зубы. Однако весть, завершившая его речь, бесспорно стоила того, чтобы стоять на морозе хоть целый день.
– Это шутка? – Настины светлые брови взлетели вверх.
Маришка не ответила. Она украдкой оглядывала лица остальных. По сиротской толпе бежал гул. Они были взбудоражены.
Новый дом уготовил приютским дортуары на троих. Удивительная роскошь против бараков с койками – женского и мужского, – где им приходилось спать прежде.
И весть эта была… неожиданной.
И казалось, ничто не было способно разрушить исключительность того момента. Ведь им пожаловали первую на их памяти почти собственность. Но…
– Отчего же не на двоих? – протянул за Маришкиной спиной Володя. – Какие-то непотребства, господин Яков…
И снова россыпь сдавленных смешков.
«Всевышние!» – Маришка снова обернулась. Стремительно и озлобленно в этот раз.
По её мнению, Володина цыганская кровь, придававшая ему небывалой бравады, в конце концов – там, в будущем – приведёт прямиком на кол. Она была уверена, после выхода из приюта он примется промышлять не иначе как разбоем.
Он поймал её взгляд и оскалился:
– Возьмём Наську третьей, а?
Если бы щёки Маришки и без того не горели от ледяного ветра, то она непременно покраснела бы. И с губ её почти сорвалось «мерзавец», но Настя успела предостерегающе сжать запястье.
Слова свои Володя, по обыкновению, произнёс негромко – по-крысьи, чтоб слышали только приятели. Но в этот раз всё же он просчитался.
В повисшей тишине голос его отзвучал набатным боем.
Учитель молчал.
Стихло и робкое хихиканье Володиной своры.
Разделявшее их расстояние Яков Николаевич преодолел всего в пару шагов. Удар был быстрым и хлёстким. Голова воспитанника дёрнулась, и заплатанное кепи слетело на землю, обнажая чернявую лохматую голову с клоком седых волос у виска.
– Разве дозволялось тебе, – учитель посмотрел на него сверху вниз, – открывать рот?
Тишина вокруг стала могильной.
– Я не слышу, – прошипел Яков Николаевич.
– Нет, господин.
Вернувшись к воротам, мужчина с силой толкнул створки плечом. Старые петли взвизгнули, прежде чем пустить в свои владения чужаков.
Учитель широким шагом направился внутрь, даже не трудясь удостовериться, следует ли за ним его сиротский выводок.
Володя наспех стёр кровь с подбородка и надел кепи обратно. Обгоняя Маришку, карикатурно коснулся пальцами козырька.
Она проводила его хмурым взглядом.
– Не бег'и в голову, – картаво шепнула ей Настя.
Маришка ничего не ответила и ускорила шаг, дрожащими пальцами заправляя за уши едва достающие до плеч волосы.
Барский дом, что возвышался над ними, когда-то был резиденцией обедневших, опальных, сосланных в дикие земли князей. Никогда и не бывший ровней дворцам древних родов, пришедший теперь в упадок, он выглядел жалко. Расколотые ступени, болтающиеся на одной петле ставни, местами разбитые стёкла – ничего здесь не пощадили ни погода, ни время.
– Никогда не подумала бы, что придётся жить в таком доме, – шепнула Насте Маришка, чуть сбавив шаг, чтобы получше разглядеть их новое пристанище.
Но подружка будто и не услышала, зачарованно таращась на фасад.
У парадного входа новоприбывших ждала шеренга просто одетых домоприслужников. Хотя шеренга – слишком громкое слово. Всего кухарка с юной помощницей (обе в застиранных, некогда белых передниках), рябой мужчина (видно, сторож или смотритель) и ещё одна женщина.
«Должно быть, горничная».
Не так уж много их было для такого большого жилища.
Никто из служителей не проронил ни слова приветствия – только молча стояли на широких каменных ступенях.
И Маришке от того сделалось неуютно.
«Будто воды в рот набрали…»
Домоприслужник распахнул перед ними высокие деревянные двери. Всё так же безмолвно.
– Чего все такие смурные? – шепнула Маришка подруге.
Но Настя снова то ли не услышала, то ли решила ничего не отвечать. Вытянув шею, подружка силилась заглянуть внутрь.
За парадными дверьми их ждала большая и совершенно голая зала. От былого величия осталась лишь лестница – вычурная, с позолоченными вензелями на перилах, устремлённая высоко вверх – туда, в тёмные потолочные своды. Она была первым, что бросалось в глаза. И не удивительно – более в зале не оказалось ничего примечательного.
На каждом этаже лестница расходилась полукруглыми галереями. Они нависали над застывшей внизу сиротской стайкой, словно театральные ложи.
– Устроим генеральную уборку, и заживёте как во дворце.
Маришка задрала голову. Лестничное полотно казалось бесконечным. Сколько здесь было этажей? Три? Над парадным входом галереи-ложи смыкались в кольцо. И Ковальчик на миг показалось, будто стоит она вовсе не в зале, а на дне колодца.
Под далёким потолочным сводом холодно позвякивали стеклянные бусины люстры, растревоженные сквозняком. Высокий мелодичный звон – как от музыкального треугольника – прозвучал здесь так неуместно…
Маришка обняла себя руками. Запоздало приметила, что вся дрожит.
Света вокруг мало – свечи на люстре не горели. И залу тускло обволакивали лишь пробивающиеся сквозь галерейные окна дневные лучи.
– Сдаётся мне, слухи об этом месте могут оказаться не пг'осто слухами, – вдруг сказала Настя. Но в голосе её вовсе не было страха, а вот возбуждённого любопытства – с лихвой.
Маришка поглядела в её восторженное лицо.
Подружке, казалось, всё нравилось. И её можно, разумеется, было понять. Барский дом, даже холодный и пропахший плесенью, был много роскошнее бывших складов, где размещался прежний приют.
Поймав на себе Маришкин взгляд, Настя слабо улыбнулась. Но не получила того же в ответ.
Нет.
Маришка её чувств не разделяла. Здесь ей было неуютно. Отовсюду веяло старостью, холодом, сыростью. Мысли о колодце никак не хотели убраться из головы.
И ещё все эти россказни…
– Третий этаж, западный флигель! – каркнул рябой прислужник голосом высоким и скрипучим. – Разбирайте спальни, да побыстрее! Вы туточки первые, так что советую выбрать места получше.
У самой лестницы до Маришки донёсся лёгкий запах жареного – видно, неподалёку располагалась кухня.
«Мясо…» – Она ощутила укол голода. И слюна во рту стала гуще.
Мясом в казённых заведениях не кормили. Вернее, раз в пару недель бывало, что им подавали потроха, но вот чтобы на столе появлялась вырезка или что-то положенное учителю и другим господам – нет, никогда. Изменится ли что-то теперь? О, ей очень бы того хотелось…
Наверх сироты поднимались почти в полной тишине.
– Паучье княжество. – Настя отдёрнула руку от перил, покрытых липкой паутиной и пылью.
Лицо
