— Ну, теперь вы, Максимов, расскажите, где и за что вас задержали, — предложил Логвинов тому, что постарше.
Максимов сделал неопределенный жест:
— Чистая случайность. От нее, как говорится, никто не застрахован. — Он закинул ногу за ногу, поправил плащ. — По-моему, вы совершаете ошибку. И сами это понимаете, только не хотите признаться…
— Пожалуйста, по-существу, — попросил Логвинов.
— А по-существу ерунда какая-то. Брюки оказались мне малы, и я хотел их продать, только и всего. Не вижу в этом никакого криминала.
— Для этого существуют комиссионные магазины, — заметил инспектор.
— А комиссионный сбор?! — возразил Максимов. — Зачем же мне терять?
— И много бы вы потеряли на комиссии?
— А хоть и рубль, какое это имеет значение? Я решил продать — это мое законное право.
Максимов улыбнулся — происходящее его явно не беспокоило, пожалуй, даже забавляло — он чувствовал себя в полной безопасности.
— Хорошо, рассказывайте вы, — обратился Логвинов к рыжему который, в отличие от Максимова, воспринимал случившееся всерьез.
Он провел рукой по жестким, как проволока, волосам и, растягивая каждое слово, чуть гнусавя, заговорил:
— Ну что, ну шел я мимо кинотеатра «Прибой». Ну, хотел в кино смотаться, а фильм муровый. Ну, слышу, окликают меня. Смотрю — стоит этот, — он кивнул на Максимова. — Ну, спрашивает: «Что, юноша, джинсы нужны?» Ну, я говорю: «Нужны, конечно. Сколько стоят?» Он говорит: «Ты посмотри сначала, потом поговорим». Ну, отошли мы в сторонку, на аллею. Он вытащил джинсы. В пакете, фирменные. «Левис». Ну, только я хотел спросить, сколько, а тут милиционер подошел, взял обоих…
— Максимов так и не назвал цену? — спросил Логвинов.
— Нет. — Рыжий почесал висок. — Не успел. Посмотри, говорит, сначала.
— Интересно, а сколько бы вы за них заплатили? — спросил Скаргин.
Рыжий опустил голову, пробормотал еле слышно:
— Ну, двести отдал бы, может, больше.
— Двести рублей?
Рыжий кивнул, не поднимая глаз:
— «Левис», все-таки, фирма…
— Слушайте его больше! — подал голос Максимов и повернулся к Скаргину, как бы признав в нем старшего. — Извините, что я вмешиваюсь, но мне смешно слушать этого юношу. Простота, как говорится, хуже воровства… Я сейчас вам все объясню. Вчера вечером какой-то алкоголик — я его первый раз в жизни видел — предложил мне брюки за сто рублей. Я спросил, откуда они у него. Он сказал, что свои. Не буду же я проверять. Деньги у меня с собой были, я и купил — думал, подойдут. А дома примерил, а они малы, в поясе не сходятся, можете проверить. Я и решил продать. За те же деньги, разумеется. Но если этот ненормальный собирался отдать за них двести рублей — я-то при чем?! Его деньги — не мои, как говорится. Взял бы я свой стольник, а остальные вернул. Не сомневайтесь. Интеллигентному человеку чужих денег не надо.
Максимов явно врал, причем почти не скрывал это, во всяком случае не особенно старался. В худшем случае, он понимал, ему грозил штраф, которого он, безусловно, не боялся.
— Послушайте, — обратился Логвинов к рыжему. — Вы учитесь в школе. Откуда у вас деньги?
— Предки подарили, — пробубнил рыжий.
— По какому случаю, если не секрет?
— Уже не помню.
— В день рождения?
— Нет, кажется, на Новый год.
— И часто они делают вам такие подарки?
Рыжий покраснел до корней волос.
— А что, у нас полкласса одевается за счет подарков. В школе зарплату не платят, воровать, что ли, деньги?
— Зарплату, значит, тебе платить за то, что учишься?
Рыжий уставился в пол.
— Откуда я знаю? — вяло огрызнулся он.
— А то, что двести рублей получает инженер за целый месяц работы, об этом вы знаете?
— Ну, знаю.
— А вы за одни брюки отдаете такую сумму. Не жалко? Объясни, может я чего-то не понимаю?
Рыжий криво улыбнулся, но промолчал.
— Объясни мне по-человечески, почему, покупая, нужно стыдиться покупки? Ведь тебе сейчас стыдно, я же вижу.
— Это вы у нашей промышленности спросите, — рыжий еще ниже опустил голову.
— Согласен, — кивнул Логвинов. — С нее спрос, но ведь и тебя спросить хочется: ну, зачем переплачивать; они что, эти штаны, которые ты купить хотел, в десять раз прочнее обычных? Если так, нечего стесняться. Я и сам купил бы за двести с десятикратным запасом прочности. Или, может, они в десять раз красивее? Тогда почему в десять?
— Не знаю, — выдавил из себя рыжий.
— Тогда почему?
Рыжий готов был расплакаться. Он стал тереть и без того красные глаза.
— Они линяют…
Это было так неожиданно и комично сказано, что сначала Логвинов, а за ним и все остальные рассмеялись. Рыжий тоже заулыбался.
— Ладно, — Логвинов протянул ручку. — Распишись здесь, и предупреждаю: в следующий раз будет не до смеха. Это же касается и вас, — сказал он Максимову. — Даже преимущественно вас… Вот ваши пропуска. До свидания…
Оба, попрощавшись, вышли из кабинета.
— Максимов, похоже, тертый спекулянт, — сказал Логвинов, когда дверь кабинета закрылась. — Как вы думаете, Владимир Николаевич?
— Возможно, — откликнулся Скаргин.
— А второй — совсем зеленый. В девятом классе учится, школа здесь, по соседству.
— Будем надеяться, что урок пойдет ему на пользу, — Скаргин поднялся и прошелся по кабинету. — Ты свободен?
— На сегодня ничего срочного.
— Прекрасно, — Скаргин побарабанил пальцами по подоконнику. — Ты слышал что-нибудь об убийстве Евгения Адольфовича Пруса? — спросил он.
— Вроде, нет.
— Дело вел Соловьев. Следствие приостановлено за нерозыском убийцы. Постановление подписано вчера.
— Проверка? — спросил Логвинов.
— Да. С сегодняшнего дня вы с Сотниченко входите в специальную группу. Решение согласовано с вашим руководством. Оперативное совещание через час, у меня.
3.
Разговор шел к концу.
Утомленный вопросами, Соловьев расслабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Он механически листал дело, но всякий раз, дойдя до последней страницы — своего собственного постановления, — перечитывал ее, морщил лоб, словно удивляясь, как попала сюда эта бумага. Молча закрывал
