друга в тусклом свете и постарались не показывать, что нервничают.
- Куда ты направляешься?
- Англия. Я один из тех сумасшедших. Я собираюсь бросить школу. А как насчет тебя? - сказал Грилло.
- Ты сошел с ума. Думаешь, тебе удастся ступить на землю Германии?
- Таков мой план. Если я выживу, я надеюсь заскочить к нескольким фрицам и пожать им руки, - ухмыльнулся Грилло. - Командир роты сказал мне, что слышал от своей сестры - она медсестра - что им там нужно много парней. Я не очень силен в математике, но все сходится. Они потеряли тридцать пять сотен в Нормандии.
- Господи, это же куча тел. Вот мои приказы, - сказал Бауман и протянул свой листок бумаги.
Грилло взял его и, прищурившись, вгляделся в слова. Он не хотел ничего говорить, но Бауман ни черта не понимал по-английски. Он умно скрывал свою неграмотность, поэтому Грилло обошелся с ним помягче, как и с остальными во взводе.
- Ты будешь сражаться с японцами. По крайней мере, тебе будет тепло, - сказал Грилло.
Бауман кивнул своему другу.
Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вошел Элджин. Он направился к своему шкафчику, насвистывая что-то похожее на "Буги-Вуги, мальчик-горн".
- Забыл резинку? - спросил Бауман.
- Забыл свою расческу. Не могу выглядеть так, будто я только что вышел из торнадо, если собираюсь вернуться с очаровательной молодой леди, - сказал Элджин. - Я должен выглядеть как можно лучше.
Он был высоким и худым, но в то же время сильным. Он мог подтягиваться больше, чем кто-либо другой в казармах, и он выиграл двадцать баксов в конкурсе, чтобы доказать это. Потом он проиграл деньги, играя в кости, и скулил об этом три дня подряд.
- Возможно, потребуется больше бриолина. Похоже, у тебя волосы не на месте, - поддразнил его Грилло.
Элджин остановился, чтобы взглянуть в зеркало, и пригладил волосы назад, затем сдвинул их вперед, пока они не собрались в пучок.
- Я выгляжу на миллион баксов. Просто сиди там и тоскуй по своей девушке. Я собираюсь поехать в Европу с улыбкой на лице, - сказал Элджин.
- Я тоже, потому что мне не придется нюхать твой одеколон, - ответил Грилло.
Элджин ухмыльнулся от уха до уха.
- Ты будешь скучать по мне, и ты это знаешь.
Грилло кивнул, потому что это была правда. Жизнь в компании мужчин, жаждущих войны, была не тем, чего он ожидал, но это были его братья. Он отдал бы свою жизнь за любого из них, даже за Элджина.
Вентилятор над головой вращался словно в замедленной съемке, когда Грилло откинулся на койку и подумал о том, чтобы вступить в войну. Что его ждет впереди? Из чтения "Звезд и полос" он знал, что там будет ад. Не было никаких иллюзий по поводу того, что он вполне может умереть в следующем месяце.
Но он собирался быть в воздухе, элитным воином. Он прошел обучение, потел и истекал кровью вместе со своими братьями, и доказал, что способен думать на ногах, а также пережить все, что немцы бросили на него. Он пропустил вторжение в Нормандию, пропустил поездку в Германию, но скоро он будет в Европе и будет сражаться, чтобы освободить мир от безумия Гитлера.
Элджин ушел, унося с собой свой запах.
- Мне должно быть страшно, - сказал Грилло, обращаясь к потолку.
- Я тоже должен бояться, - сказал Бауман, - но я не боюсь. Я готов сражаться.
- Может быть, нам стоит пойти выпить. Не помешало бы выпить немного бурбона из Кентукки, прежде чем мы отправимся на войну, - сказал Грилло.
Внезапно это показалось отличной идеей. Он спустил ноги с койки и пошел за курткой. Немного выпивки не помешает. Он попрощается с ними еще раз, а утром ляжет спать в самолете.
- Почему нет? Давай пойдем, опрокинем несколько рюмок и поговорим об Элджине, - сказал Бауман.
Пара покинула казарму пружинистыми шагами, прекрасно понимая, что, вероятно, это был последний раз, когда они когда-либо видели друг друга.
2: Бер
Деревья над головой отбрасывали тени на холодную твердую землю, пока сержант Хайнц Бер изучал пучок подлеска, который каким-то образом пережил ледяной холод. Он бросил конверт, в котором были приказы его подразделения, и засунул само письмо в карман пиджака. Отсутствие огня означало, что сжечь бумагу было невозможно. Ему следовало разорвать ее на куски и закопать, но земля была слишком твердой.
Его лицо было гладко выбрито, но это было сделано ценой применения бритвы в минусовую погоду. Его щеки и подбородок горели, как будто их до крови поцарапали теркой для сыра. Просто еще одно страдание, которое приходится терпеть в ожидании следующей битвы. Было важно не отставать от своих людей, но в этой войне все усилия казались тщетными.
Его боевая одежда была кое-где сшита, а куртка промокла насквозь. Его ботинки волочились по земле, когда он шел, и он не чувствовал пальцев ног. Он давно уже перестал испытывать отвращение к собственному запаху - и к запаху своих людей. В последний раз он принимал ванну незадолго до битвы под Сен-Ло[4]. Он получил пулевое ранение в плечо, но медику удалось предотвратить инфекцию. Видимо, Бог счел нужным позволить ему сохранить свою конечность.
Он достал листок бумаги и снова перечитал письмо, которое получил два дня назад.
1-я рота, 9-й полк, 2-я десантная дивизия.
Приказ полку № 54 от 16 декабря 1944 года.
Ежедневный приказ Верховного Главнокомандующего Западом.
Солдаты, ваш час настал! В этот момент против англо-американцев началось сильное наступление. Мне больше не нужно вам ничего рассказывать. Вы сами это чувствуете. Мы ставим на кон все.
К письму было добавление, написанное торопливым почерком от руки.
Как солдаты Третьего рейха, вы награждены сывороткой чрезвычайной важности. Наш отдел передовых наук привезет ее до того, как мы начнем нашу славную атаку. Содержащийся в сыворотке препарат придаст вам неслыханную силу и доблесть на поле боя. Ваши солдаты могут быть уверены, что эффекты более сильны, чем "Первитин"[5]. Все командиры должны убедиться, что их люди получили сыворотку. Вы несете в себе священный долг отдать все свои силы, выполнить все, что в ваших силах, для нашего Отечества и нашего фюрера!
Сержант Бер дал зарок отказаться от "Первитина" после того, как пристрастился к таблеткам в течение шести месяцев, сражаясь на Восточном фронте. Когда он впервые попробовал чудо-лекарство, он поклялся, что никогда не чувствовал себя таким живым и сильным на поле боя. Он был в состоянии бодрствовать почти двадцать четыре часа и оставался начеку все это время.
Но потом от чувствовал себя разбитым. Он почувствовал тяжесть.
На следующий вечер он проспал под артиллерийским обстрелом, из-за которого половина его
