Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 8
Другого места в тесном хлеву просто не было, поскольку там стояла ещё и корова. Так что иногда нам удавалось спасти перепуганную, сильно замусоленную курицу, а иногда и нет. Бабушкины свиньи были большими охотницами до курятины.
Что-то происходило на пятачке «главаря». Первая мысль была о том, что дерутся петухи, но неожиданно наступившая тишина принесла с собой какую-то тревогу. Перестали петь птицы. Будто разом всё замерло вокруг, затаилось. И только хлопанье крыльев птицы нарушало воцарившуюся тишину, и казалось оно, хлопанье, бесконечно долгим и совершенно неуместным.
Через какое-то время возня у столика прекратилась, неподалёку в кустах забормотал, но тут же затих, словно устыдившись своей бестактности, молодой тетерев. Ток замолчал… Некоторое время я ещё сидел в надежде, что птицы подадут голоса, — но напрасно. Тетерева покинули свадебное токовище.
Как это и бывает, неожиданно рассвело. Стало понятно, что ничего путного снять уже не получится. Я выбрался из укрытия, собрал свои причиндалы (камеру, раскладной стульчик, фонарик, ружьё) и побрел к машине, которую оставил метрах в двухстах на дороге.
Моя «Нива» стояла с другой стороны тока, так что обратный путь пролегал через место ночного происшествия. Дойдя до столика, я решил осмотреть площадку, где токовал «главарь».
В самом центре пятачка, на чистом вытоптанном месте я нашёл кучу тетеревиных перьев, метрах в трёх-четырёх — ещё одну кучку, несколько поменьше. А дальше образовалась перьевая дорожка, которая вела в густой подлесок. В том месте, где дорожка выходила на нерастаявший снег, был хорошо виден лисий след. От следа справа по сыпучей снежной крупе тянулась заметная бороздка, видать, кумушка чертила своей ношей. Всё прояснилось, всё стало понятным. И полный ужаса предсмертный крик, огласивший таёжную округу, и отчаянное, бесконечно долгое хлопанье крыльев где-то совсем рядом на поляне — всё это явилось результатом удачной охоты голодного, а потому и беспощадного хищника. И мне привелось стать свидетелем этой охоты, этой драмы, развернувшейся на лесной поляне.
О чём можно думать, плетясь утром после бессонной ночи по весенней неприбранной тайге?.. Я думал о том, что лиса испортила мне съёмку, и о том, что она устроила себе обеденный стол как раз на том месте, где обедали лесорубы.
Лиса повадилась сюда не впервой, я это заметил сразу, как только пришёл на ток: в зарослях полыни, прямо на дороге валялись разбросанные тетеревиные перья. Ну, в бурьяне — это ладно, подкралась — поймала… Но как попался ей в зубы «главарь» на чистой и ровной площадке? Этого я понять не мог. А впрочем, все мы, мужики, одинаковы: затокуешь, распушишь перья, запоёшь серенаду — и попадёшься как миленький на ровном месте.
Чужая свадьба
Охотился я в районе небольшой речушки с характерным в наших краях названием Адьба. Тайга не особо богатая, и достоинство её заключалось в том, что туда было удобно добираться. В самом деле — 70 километров по трассе, затем два часа пешком по тайге до зимовья по сибирским меркам пустяк. А с другой стороны, чего уж Бога гневить — и зверь постоянно держался, и белки бывало в достатке. Конечно, год на год не приходится, но… Белковать можно. Соболь же, надо признать, встречался нечасто. Зимовье стояло за речкой, на сопке, у подножия которой круглый год тихо журчал незамерзающий родник с живой водой. Подниматься от родника к зимовью, тем более тащить ведро воды было трудновато, и мы с напарником набивали на стволы деревьев вдоль тропы жерди, за которые потом брались рукой при подъёме.
Зимой воду из родника использовали только для готовки, а для мытья топили на печке в вёдрах снег. Благо вокруг его было много — и весь он белый, чистый, слегка начинённый хвоинками сосны, словно сдобная выпечка изюмом. Печка в избе стояла большая, из железной бочки. Вернее, из её половины. Превращение бочки в печку дело нехитрое. Вначале эта самая половина, обычно нижняя, отделяется от верхней с помощью двух топоров: один топор режет металл, а другой стучит по нему — а поскольку бить приходится со всей мочи, то желательно иметь и запасной топор, потому что обух «битого» часто даёт трещину.
Затем уже отделённая нижняя часть бочки переворачивается днищем вверх, и в днище тем же манером делается отверстие для трубы. И, наконец, внизу вырубается отверстие для закладки дров. Остаётся приладить хоть какую-то дверцу или заслонку — вот и вся технология. Такая печь хороша тем, что зимой на ночь можно набросать в неё толстых чурок листвяка, которые будут долго гореть, и подольше поспать, не подбрасывая. Ещё на неё можно поставить сразу несколько вёдер со снегом — места хватает. С вечера загрузишь — а утром у тебя два ведра тёплой, очень мягкой, с плавающими хвоинками воды. Какая роскошь!
Интерьер зимовья без затей, можно сказать, под стать печке. Под потолком вокруг трубы висят на проволоке жерди для просушки одежды. Внизу вокруг печки — квадратный короб в одну доску, пространство между ним и печкой заполнено золой — от греха подальше. За печкой широкие нары — зимовьё просторное, позволяет. Входная дверь изнутри обита войлоком и шерстяным одеялом. Слева от двери на подставке ведро с питьевой водой, прикрытое фанеркой. На гвозде — железная кружка. Дальше на стене, немного повыше, прибита затейливая сухая ветка с торчащими вверх обрезанными особым манером короткими сучками. Это наш канделябр. При необходимости в избе можно добавить света — свечи всегда имелись в наличии. На боковой стене небольшое окно, возле которого примостился грубо сколоченный стол. У стола — постоянно падающая скамейка, всё руки не доходили довести до ума. В торце стола, справа — засиженная до блеска толстая чурка вместо табуретки. Керосиновая лампа то на подоконнике, то на столе. По стенам набиты гвозди, на которых висят ружья, одежда, рюкзаки и всякая всячина. На тех же стенах, под потолком — немудрёные, основательно загруженные полки.
Красоты мало, но жить можно. Почему-то в молодости не было желания нормально обустроиться — всё это придёт, но позже. Правда, внутри зимовье обито светло-коричневым тарным картоном — мой напарник не поленился притащить с работы целый рулон. Иван работал на Братском лесопромышленном комплексе, где этот самый картон в те годы и выпускался. Над нарами, на противоположной от входа стене, куда мы ложились головой, — небольшая аккуратная полочка. На ней хранятся шахматы, транзистор — какая-никакая, всё же цивилизация, там же находятся простые, но необходимые лекарства и бутылка спирта. Пониже полочки, у самого изголовья, рядом
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 8
