Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 8
Константин Пастух
Чужая свадьба
Лесная столовая
Тетеревиный ток образовался на старой вырубке, как раз на том месте, где когда-то столовались лесорубы. Лесная дорога, по которой вывозили спиленную древесину, местами заросла высоким бурьяном, лишь некоторые участки оставались чистыми. На одном из таких участков, где от дороги влево уходила едва заметная в молодом соснячке просека, возникло что-то вроде поляны. На этой поляне в своё время лесорубы соорудили себе стол и скамейки, так сказать, срубили столовую из подручных материалов. В ход пошли и доски, и ящики, и пни. И почему-то тетеревам приглянулось это место — здесь они устроили свой ток. Место и в самом деле симпатичное. На некотором возвышении, в окружении сосенок-подростков, за которыми проглядывались тоненькие белые берёзки. И вот на небольшой поляне вокруг этого самого обеденного стола затевали свои весенние свадьбы тетерева.
Сюда к токовикам на свидание то подлетали, то пешим ходом прибывали невесты-тетёрки. Ток этот, на 72-м километре по Тулунскому тракту, за речушкой с названием Адьба, я, как это чаще всего и бывает, нашёл случайно. Теперь я пытался снять его на видеокамеру. Он того стоил. На небольшом пятачке собиралось больше десятка токовиков, которые устраивали удивительные представления в живописных естественных декорациях.
Сигнал к началу спектакля подавали азиатские бекасы, которые ещё по темну начинали свои необычные свадебные полёты. В таёжной предрассветной тишине, где-то над головой, в темноте небес раздавался странный звук, напоминающий блеянье барашка. И в какой-то момент ты слышишь, что этот небесный барашек стремительно несётся сверху вниз, прямо на тебя, а его безобидное блеянье каким-то образом превращается в пронзительное звенящее тремоло, напоминающее вой мессершмитта. Это лихие бекасы играют свадьбы. Они с высоты резко сваливаются в пике и на сумасшедшей скорости несутся вниз, издавая своими хвостовыми перьями этот невероятный звук. И только у самой земли ухитряются выйти из падения и круто взмыть вверх — при этом восклицают: «Тэк-тэк-тэк-тэк!» Что они этим хотят сказать, не знаю.
Но знаю — это сигнал для косачей!
Где-то на периферии тока, в кустарнике, раздавалось неуверенное журчанье молодого тетерева, затем вступал народ посолиднее. Серьёзные исполнители вначале пробовали голоса, как и положено артистам перед ответственным выступлением. Раздавалось зычное, с едва заметным присвистом: чуш-ш-ш-и-и… А дальше всё это подхватывалось и неслось уже со всех сторон: чуш-ш-ш-и-и! После пробы голосов артисты приступали к исполнению своих партий — бесконечному рондо «в тетеревином стиле».
Задрав хвосты, которые при этом превращались в белоснежные жабо, и приспустив крылья, от чего те стали напоминать фалды фрака, сновали, кружились и подпрыгивали, будто мазурку на балу отплясывали, — бравые краснобровые петухи. Женихи себя демонстрировали, предлагали себя, они просто заходились в страстном бормотании, но при этом были скромны и терпеливы. Белый танец. Дамы приглашают кавалеров.
Мои попытки снять на видео этот спектакль дважды заканчивались неудачей. Оба раза я располагался слишком близко к токовикам — густые заросли вокруг поляны позволяли мне затаиться в нескольких метрах от токующих птиц. Но каждый раз, как только я включал камеру, мои артисты, мои исполнители без спросу покидали съёмочную площадку. Они неспешно уходили, исчезали из поля зрения. То есть не то чтобы совсем исчезали: время от времени они появлялись, чтобы вскоре опять уйти. Что-то их не устраивало — то ли звук работающей камеры слышали, то ли её светящийся глазок замечали. Так что хорошо снять не получалось.
Вообще снимать дикий мир сложно. Убить — намного проще.
Я решил снимать с приличного расстояния, чтобы не пугать птиц, тем более что камера даёт возможность приблизить объект съёмки. Метрах в 25 от центра тока, то есть от стола, в молодых сосенках я просто поставил палатку, но поставил особым манером, можно сказать, в укороченном виде. Палатка моя стояла на одном флагштоке — на переднем. Задняя часть её просто валялась на земле (палатки были ещё старорежимные). Конечно, места в такой палатке было маловато, но в общем расположился я неплохо. Укрытие своё замаскировал сосновыми ветками и стеблями сухой полыни, которая росла тут же, на дороге, и местами образовывала густые непроходимые заросли. Устроился я на пригорке, и обзор для съёмки был просто великолепный. Я нашёл место для съёмки, о котором можно было только мечтать. Погода благоприятствовала: была тихая, безветренная, с морозцем — то, что мне надо.
Было ещё темно, но уже начали появляться первые признаки рассвета. Впереди, чуть внизу, еле угадывалась дорога с тёмными куртинами сухой полыни и серыми продолговатыми лоскутами нерастаявшего снега. Сверху понеслись звуки отважно пикирующих лесных куликов, через некоторое время начали подавать голоса косачи. Один забормотал передо мной метрах в десяти — этот пел прямо на дороге, другой же зачушикал и заголосил, судя по всему, справа, на прогалине. Слева, на обочине дали о себе знать ещё двое. Видимо, они то выходили на дорогу, то уходили с неё. Наконец, подал голос и «главарь». Он появлялся позже других, площадка его располагалась возле самого стола и находилась в центре тока
Наступило чудное предрассветное время. Чудное — от слова чудится. Чудится, что видишь тетерева, — через некоторое время убеждаешься, что это просто сучок. Кажется, что видишь зверя, притом во всех подробностях: и голову видишь, и туловище, и лапы, так что даже трудно усомниться, а через какое-то мгновение глядишь — обыкновенный выворотень. И только удивляешься, как можно было в этом корневище, в этой коряге зверя увидеть. И тем не менее это время, когда вот-вот всё вдруг волшебным образом проявится, обретёт свои очертания. Чуть задумаешься или заслушаешься — глядь, а уже и светло. Я приготовил камеру и напряжённо вглядывался в сумерки, пытаясь рассмотреть ближнего ко мне косача, который, казалось, совсем рядом заходился в страстном
бормотании.
Нечёткий снующий силуэт тетерева должен был вот-вот проясниться и материализоваться в реальную птицу. Я напряжённо, с нетерпением ждал этого момента.
Но внезапно привычный музыкальный лад птичьего хора нарушил гортанный, полный ужаса сдавленный крик птицы. Послышалось хлопанье крыльев и какая-то возня. Отчаянный птичий крик вызвал в памяти детские воспоминания. Так кричала курица, которая падала с насеста в поросячью стайку в хлеву. Хлев находился здесь же, в избе, через сени. И надо было нестись стремглав, спасать бедолагу. У бабушки Горпины, которой я доводился внучатым племянником и у которой одно время жил, куриный насест располагался как раз над поросятами.
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 8
