дяди своего мужа лорду Рэннету, а также своей подруге по пансиону (с которой они по выходе обменялись тайными адресами), Ее Высочеству принцессе Дейре. Элида, действительно, написала еще три письма, причем письмо лорду Рэннету она начала словами: «С того момента, как вы получите это письмо знайте, что я теперь каждому буду говорить, что вы лжец! Что ваши слова недостойны доверия даже в самой малой степени. Когда вы убеждали меня выйти замуж за вашего племянника, то клялись, что он никогда не обидит меня. Так вот знайте: не только ваш племянник обижает меня, но меня обижают даже его слуги! И далее она с дотошностью перечисляла обиды, не пропустив ни одной. Письмо заканчивалось угрозой, что если лорд Рэннет не примет никаких мер, то не исключена возможность того, что Элида уйдет из жизни, обвинив в этом и герцога Лоута и лорда Рэннета. И снова она перечислила тех кому отправила письма, чтобы лорд Рэннет знал, что скрыть подобную жестокость не удастся.
Довольная собой Элида отправила письма с приостановкой времени их вручения. Она не хотела скандала, она хотела добиться справедливости и свободы. Если разговор с герцогом состоится, и он примет ее условия, то письма будут уничтожены до того, как попадут к адресатам. Теперь все зависело от Лоута.
Поскольку ей некого было послать к герцогу с просьбой о встречи, она немного поколебавшись отправилась к нему без предупреждения, хорошо понимая, что нарушает все нормы этикета. По дороге к кабинету ее уверенность поубавилась, поэтому она почти робко постучала в двери.
— Войдите, — коротко приказал Лоут, и Элида потянула на себя дверь, только теперь окончательно осознав, что все пути назад отрезаны. Когда она показалась на пороге, Лоут так на нее посмотрел, что она поняла, появись на ее месте привидение — он и то удивился бы меньше. — Что-то случилось? — достаточно вежливым тоном поинтересовался он, поскольку Элида, зайдя в кабинет продолжала молчать.
— Да, — едва слышно произнесла она, но увидев, как раздраженно-презрительно дернулись его губы, произнесла уже громче и с нарастающей злостью. — Да, герцог Лоут, случилось. Я хочу с вами поговорить и от этого разговора будут зависеть мои дальнейшие действия. — Лоут оторопело смотрел на свою жену, словно это не она разговаривала с ним, а ожившая статуя, но Элида продолжала, с каждой секундой говоря все тверже и тверже: — Видите ли, то, что происходит в вашем доме выходит не только за рамки этикета, это выходит за все пределы человеческих отношений, какие приняты в нашем обществе… — Высокопарные слова Элиды вызвали на лице Лоута такую гримасу отвращения, что она сразу поняла, как сильно ошиблась, решив говорить с герцогом таким тоном и такими фразами. Она запнулась на половине, а потом четко и по-деловому продолжила. — Думаю, для вас не является секретом, как ко мне все (начиная с вас и оканчивая мальчишкой помощником конюха), относятся в этом доме. Я долго терпела, но последняя выходка вашей прислуги положила конец моему терпению…
— Если вы пришли мне выразить недовольство прислугой в моем доме — обратитесь к управителю, — коротко ответил Лоут и взял со стола какую-то бумагу, показывая, что разговор окончен.
— Вы не поняли, — настойчиво сказала Элида. — Я пришла, чтобы сообщить вам список моих требований и узнать, согласны ли вы их удовлетворить…
— Что?! — Бумаги, что были в руках Лоута веером разлетелись по кабинету. — Мне? Требования? — он рванулся к ней, у Элиды от ужаса сжалось сердце, на секунду показалось, что он хочет ее убить. Вероятно, так оно и было, поскольку Лоут остановился на полпути и несколько раз глубоко вздохнул, чтобы взять себя в руки. — Вон отсюда! — тихо и с угрозой сказал он. — Выйдете вон отсюда! — чуть не по слогам повторил Лоут, и Элида молча попятилась к двери. Но сегодня в нее, словно бес какой-то вселился, не иначе, поскольку она монотонным, спокойным голосом стала зачитывать строчки своего письма к лорду Рэннету, который являлся родным дядей герцогу и фактически организатором брачного союза между Элидой и Энгором Лоутом:
— Лорд Рэннет, — словно в каком-то трансе бормотала Элида. — Знайте, что с того момента, как вы получите это письмо я всем и каждому буду неустанно повторять, что вы лжец, что нельзя верить ни одному вашему слову! Вы говорили, что ваш племянник никогда не обидит меня и не даст в обиду другим — так вот это ложь, ложь, ложь!
— Что вы такое бормочете? — наконец удосужился поинтересоваться Энгор.
— Я читаю на память строчки письма, что отправила вашему дяди и…
— Что?! — снова ахнул Лоут и Элида мгновенно оказалась в его руках. Он резко встряхнул ее. — Что вы сказали?
— Я сказала, что невыносимые обстоятельства, в которые вы меня поставили принудили меня искать защиты у людей так или иначе причастных к нашему союзу. Это: моя мать, моя тетя — графиня Розалин, ваш дядя — лорд Рэннет и… — Элида сделала небольшую паузу, а потом выдохнув добавила: — И Ее Высочество принцесса Дейра, которая является моей подругой. Всем этим людям я отправила почти одинаковые письма, в которых перечислила унижения, которым вы меня подвергли.
— Вы лжете! Вы не писали никаких писем!
— Дом, — спокойно сказала Элида. — Сколько писем и кому я сегодня отправила? — как и ожидалось, магический страж подтвердил ее слова. — Но я повторяю, — с нажимом сказала она. — письма адресаты получат только в том случае, если вы откажетесь выполнить мои условия. — Герцог Лоут пристально взглянул в глаза Элиде, и в них она увидела клятву отомстить. И снова страх заставил задрожать колени, такого врага, как Лоут не пожелаешь никому, но отступать было некуда. — Я перечисли мои условия, — опустив глаза, чтобы больше не встречаться взглядом с Энгором, сказала Элида. — Их всего три, — она чуть не добавила: «зато каких!», но вовремя сдержалась. — Вы согласны их выслушать? — дождавшись кивка Лоута она начала: — Первое: я немедленно покидаю ваш дом и возвращаюсь в дом матери. Второе: начиная с сегодняшнего дня вы даете мне на содержание сто золотых цехинов в месяц, и так продлится пока мы не сможем оформить развод, или… кто-то из нас умрет.
— А вот это интересно, — оживился Лоут, — я, кажется, догадываюсь, кто из нас умрет, причем, в совсем скором будущем, — повеселев добавил он. Его слова можно было бы принять за иронию, или своеобразный юмор,
