class="p1">— Вы говорили о рукописи, — аккуратно напомнил я о причине своего визита. Мне несколько раз приходилось общаться с детьми высокопоставленных чекистов. Служба в органах в эпоху Сталина наложила на этих людей обет молчания. Большинство из них не только не написало мемуаров, но и ничего не рассказало своим родственникам. Вот и сейчас я рисковал после беседы уехать домой с пустыми руками.
— Да-да, совсем заболталась, — воскликнула собеседница, — В начале девяностых годов, когда о Сталине разрешили говорить правду, то отец решил написать воспоминания. Его раздражала политическая ангажированность и субъективизм большинства изданных в то время книг.
— Он все их читал? — недоверчиво спросил я, мысленно подсчитав, что в то время ему должно было быть не меньше девяносто лет. Мало кто в таком возрасте сохраняет светлый ум.
— Разумеется, не все. Очень мало. Большинство просто просматривал. Он почти каждый день в «Ленинку» (Российская государственная библиотека — прим. авт.) ходил, как на работу. Решил он свои воспоминания написать. Года три трудился, если не больше. Сам на печатной машинке их печатал. Вам когда-нибудь приходилось пользоваться печатной машинкой? — подозрительно спросила она.
— Да в юности, когда еще компьютеров не было. И до сих пор для меня загадка, как люди писали с помощью печатной машинки монографии и романы — ведь это такой каторжный труд, — признался я.
— Для меня тоже. А отец смог, — с гордостью сообщила она, — В 1997 году он отнес рукопись в московское издательство. Офис находился в районе Тверской улицы. Там отец познакомился, как он потом сам сказал, с коллегой из разведки и интересным собеседником. Они вдвоем долго возились с текстом, пытаясь сделать его интересным для читателей… Его новый приятель, а они подружились, был профессиональным журналистом и в советское время работал в ТАСС… Книгу так и не напечатали… В течение одного месяца я потеряла отца и мужа… Где-то года через два, когда я чуть пришла в себя, попробовала отыскать рукопись что бы все же напечатать ее как память. Для отца было очень важно опубликовать свои мемуары. Деньги его не интересовали. Редактор сразу предупредил, что на гонорар рассчитывать не нужно. Может, заплатят, а может — нет. Отцу его военной пенсии хватало… В его записной книжке я обнаружила телефон редактора — домашний. Позвонила — мне сказали, что он умер. Издательство тоже исчезло. Остались лишь изданные им книги. Тогда я решила, что судьбе угодно, что бы рукопись отца не была опубликована… А примерно месяц назад, когда мой сын разбирал вещи на антресолях, обнаружил вот это…
Она встала и хромая на правую ногу, подошла к книжному шкафу. Только сейчас я заметил, что одно колено у хозяйки толще, чем другое. Так вот почему она заранее сервировала стол. Ей трудно ходить. Почувствовав, куда направлен мой взгляд, она буднично сообщила:
— Проблемы с суставом. Меня ожидает операция. Отпраздную Новый Год с детьми и внуками и в больницу, — она печально и обреченно вздохнула. — Врачи говорят, что все будет хорошо, а меня мое сердце смущает. Возраст все же. Вот и попросила сына разобрать завалы на антресолях. И вот что он обнаружил…
Она что-то взяла с полки и повернулась ко мне. Дочь чекиста держала в руках старую картонную папку светло синего цвета с белыми тесемками — завязками. Торжественно положив ее передо мною, пояснила:
— Первая часть рукописи. Скорее всего — это отредактированный вариант.
— Вы уверены, что это его текст? — настороженно спросил я. Было несколько случаев, когда мемуары живших в сталинскую эпоху редактировались в соответствии с требованиями политической конъюнктуры. Происходило это обычно в советское время. Сейчас иная картина. В современной России авторы и издатели старались впихнуть в текст максимальное количество различных придуманных сенсаций.
— По крайне мере биография не противоречит его рассказам. Отдельные эпизоды — например — знакомство с мамой — знали только близкие люди. Хотя там есть эпизоды, о которых он никогда мне не рассказывал. Например, о том, как сам участвовал в расстрелах. Я думаю, что он должен был прочесть отредактированную книгу перед тем, как ее отправят в типографию. К сожалению, он не успел. Первая часть заканчивается июнем 1941 года. Вторая — служба в «Смерше». А третья — послевоенный период и его отдельные статьи. Возможно, было запланировано три тома. К сожалению, авторского договора пока не нашли. Может и не было этого документа.
С жадностью я посмотрел на папку. Вот почему эти мемуары не были опубликованы десять лет назад. Автор и редактор умерли, издательство разорилось. И никто все эти годы не пытался искать рукопись.
— Интересно? — с улыбкой спросила она, — Я могу отдать ее вам, но при одном условии. Вы можете использовать ее для своих книг, но при этом не будете указывать настоящее имя моего отца, а также детали его биографии по которым его можно идентифицировать. Я не хочу, что бы меня и моих детей называли дочерью и внуками палача с Лубянки! Для всех он был обычной «канцелярской крысой в фуражке». Сидел в кабинете, бумажки перебирал. Если вас устраивает такой вариант, то забирайте. Как вы распорядитесь рукописью — ваше дело. У вас — ксерокопия, оригинал я оставила у себя — как память об отце. Согласны?
— Да, конечно, — я энергично закивал головой.
— Тогда забирайте. Когда прочтете — позвоните. Мне интересно ваше мнение, как историка.
Я поблагодарил ее, взял три папки и отвез их домой. Признаюсь честно, предновогодняя суета не позволила сразу прочесть рукопись. Только в середине января я открыл первую папку и начал бегло просматривать лежащие в них листки. Первую главу — воспоминания автора о детстве и юности я читал «по диагонали». Родился и вырос в областном городе Орле в семье машиниста паровоза. После школы поступил в пограничное училище. Окончил его и был направлен для прохождения службы на Дальний Восток. Обычная биография, подробности которой интересны только близким родственникам автора, да и то не всем.
Зато начиная со второй главы — описание службы на Дальнем Востоке — я читал текст медленно и внимательно, фиксируя в памяти каждую деталь. Волей случая автор оказался сначала свидетелем и невольным соучастником бегства в Манчжурию высокопоставленного офицера НКВД Генриха Люшкова, затем присутствовал при расстреле наркома внутренних дел Николая Ежова.
Эти два эпизода и стали основой для данной книги. За прошедшие пятнадцать лет с момента написания рукописи стало известно множество новых подробностей описанных автором событий. В конце девяностых годов книга могла быть стать громкой сенсацией. Сейчас она была бы интересна только узкому кругу историков и специалистов, которые словно золотоискатели выбирали бы из нее самородки новой информации. Поэтому я решил
