Дику, я умела лазать по деревьям, дразнить собак и делать мелкие пакости. Справедливости ради стоит отметить, что меня наказывали чаще, чем его – таковы уж порядки, девочке следовало быть благонравной, а не пытаться залезть в пасть сторожевым псам. Дику прощалось все, да и родители его были куда более любящими, чем мои. Чем Дик и пользовался.
Незадолго до его пятнадцатилетия, когда мы ели ворованные на кухне его семейства пирожки, сидя на стене, разделявшей наши дома и сады, Дик рассказал мне, что отец привел ему девушку на ночь.
- Зачем? – спросила я. – Ты боишься спать один?
Он фыркнул.
- Ты что, Эллен, не знаешь, как дети появляются?
Я задумалась. Меня этот вопрос как-то мало интересовал. Я полагала, что в какой-то момент живот у женщины начинал раздуваться, потому что в нем появлялся ребенок.
Дик поржал над моими умозаключениями и рассказал такое, отчего я выбросила пирожок в сад из-за подступившей к горлу тошноты. А потом в красках описал, как провел ночь с опытной проституткой, которая его и посвятила во все эти тонкости.
- Не понимаю, чего ты так реагируешь. Это же лучше для нас, - сказал он, небрежно пожав плечами.
- В каком смысле? – спросила я.
- В том, что мы однажды займемся тем же самым, - он подмигнул мне.
И тут я поняла, что он смотрит на меня теперь, как на возможную следующую девушку, стыд и гнев опалили мне щеки, я вскочила, зло одернув юбки.
- Дурак ты! – прошипела я и спрыгнула в свой сад.
Я резко оборвала наши с ним встречи. Иногда я скучала по нему, но вспоминала его довольное лицо и начинала злиться по новой. Сейчас думаю, ревновала я? Или просто описанное им было так мне чуждо и потому показалось отвратительным? Или отвратительно это было из-за того, что я поняла, что мы с Диком больше не на равных. Что он теперь мужчина, а мужчины могут унизить и обидеть, прямо как мой отец. А потом стало не до Дика: приближалась свадьба Изольды с королем Франкии.
Поговаривали, что король стар, Изольду это совсем не радовало, но в нашей семье женщины не выбирали себе судьбу, так что оставалось только готовиться к свадьбе. За неделю до того, как король Франкии должен был высадиться в порту Альбиона, Изольда простудилась, слегла с жаром и сильным кашлем, а в день, когда жених ступил на берег Альбиона, скончалась. Карл прибыл как раз вовремя, чтобы поприсутствовать на погребении невесты. Изольду похоронили в свадебном платье. В тот день я впервые видела, как отец был расстроен. Все-таки, он любил ее, а может… просто расстроился, что потерян сильный маг в семье и хороший альянс с Франкией. Мать была безутешна… Может, тоже по причине гибели магии, а не дочери.
Карл действительно оказался возраста отца. Седой, высокий, худощавый, с суровым лицом. Отец уговаривал его остаться на несколько дней, но Карл уехал сразу после похорон Изольды.
Мое горе по сестре было огромно. У меня как будто резко ушла из-под ног твердая опора. Ведь на всем белом свете у меня было три близких человека: Изольда, няня и Дик. На следующий день после погребения вместе с няней я отнесла венок из белых цветов к саркофагу сестры. Мою голову и лицо покрывала черная густая фата. Таков был обычай – скрывать лицо всем девушкам семьи после смерти незамужней сестры. Таким образом подчеркивалась глубина их страданий: они отказывались видеть солнце и лица людей в течение месяца. Няня вела меня за руку, потому что за полупрозрачной тканью я практически не различала дороги.
Няня была вторым близким мне человеком после Изольды. Она была с нами с момента нашего появления на свет, всегда поддерживала и любила. К ней можно было прижаться, обнять, получить в ответ тепло и нежность. Мама нами не занималась, в воспитание не вмешивалась. Няне сильно доставалось за мое упрямство, еще поэтому я старалась вести себя смирно хоть иногда.
Изольда часто приходила ко мне ночью посекретничать, рассказывала мне всякие легенды и небылицы, которые так любила придумывать, в том числе, что наша няня – ведьма, но я в это не верила. Она просто увлекалась травами и снадобьями, рассказывала нам о свойствах растений, пока мы гуляли по саду. Няня была из благородной, но разорившейся семьи, одевалась сдержанно, но красиво. Она была тонкой, худощавой, с приятным мягким лицом и добрыми карими глазами. Я всегда думала, что она похожа на лань, а мы были ее оленятами. Она нас так и звала. Няня и была моей настоящей матерью – доброй, всепрощающей, любящей.
Когда мы спустились в склеп, я положила венок на сложенные руки статуи на надгробии сестры и тихо запела колыбельную, которую мы так любили слушать от нашей няни в детстве. Смерть сестры глубоко потрясла меня, казалось, что мир разрушился и теперь все будет как-то неправильно идти без нее. Изольда была веселой и доброй, я потеряла не только сестру, но и милого друга. Няня тоже плакала и крепко обнимала меня. Мы наконец-то смогли выразить нашу истинную скорбь и боль по потере Изольды, которые не могли показать на похоронах. Вдвоем. Вдали от равнодушного и холодного мира.
Мне казалось, нет беды, страшнее этой. А мои беды только начинались.
Сестра умерла, но отец не хотел терять альянса с Франкией, и меня предложили вместо Изольды с надеждой, что сила откроется и во мне по достижению восемнадцати лет. Официальной помолвки с Диком у нас не было, чем и воспользовался мой отец. Отец Дика, похоже, был согласен: по какой-то причине Альбиону был выгоден союз с Франкией.
Мне было пятнадцать. Всего лишь пятнадцать. И я была ребенком, которого, словно вещь, хотели перепродать получше. Конечно, мне это объяснялось тем, что я несу ответственность за жизнь своих подданных, судьбу страны, честь семьи, должна выполнить обещание сестры, потому что была с ней одной крови. Долг. И при этом моя судьба, моя жизнь, моя свобода не значили для родителей ничего.
Девушек обычно выдавали замуж с семнадцати лет, но отец уговорил советников найти какое-то исключающее это ограничение правило: в случае гибели невесты ее младшая сестра обязана была выполнить обещание, данное на помолвке.
Я была должна всем вокруг. Мое сопротивление, которое я проявила поначалу, отец сломил, велев высечь меня розгами. Били меня, не жалея: отец наблюдал, чтобы палач добросовестно исполнил наказание. Я кричала, плакала, а потом
