поясным ремнем.
— Теперь можно поболтать! — проговорил Саша, поднимаясь на ноги и стряхивая с себя песок.
Атаман сделал попытку подняться вслед за ним, но Матросов повалил его снова. После чего деловито стал отстегивать брючный ремень Атамана, чтобы связать ему ноги. Ведь другого подходящего материала под рукой не было.
— Ну ты, шушера!
Одной рукой не так-то просто сделать перевязку. У Саши кружилась голова, хотя и потерял немного крови.
— Поверни лицом вверх, — скомандовал Атаман. — Мне надо запомнить тебя...
— Гляди! Вот я какой...
Он по-мальчишески торжествовал победу: катался по земле или, вдруг вскочив на ноги, важно ходил вокруг поверженного вожака, подмигивая ему.
По сравнению с шикарным Атаманом, не потерявшим лоска даже в поверженном состоянии, Сашка Матросов выглядел юнгой, да и то не морским, а беспризорным, береговым. Волосы почти подсолнечные, глаза волжские. Правда, одет под морячка, но все на нем старье, с чужого плеча.
— Повозились и ладно,— почти миролюбиво заговорил Атаман. — Теперь расстегивай ремень. Руки портишь.
— Будет заливать-то!
В голосе Атамана впервые прозвучало скрытое волнение:
— Как сказал, так и будет: отпускаю тебя на все четыре стороны, но предупреждаю: не попадайся на глаза!
— Дай подумать.
Матрос, раздевшись до пояса, стал умываться, довольно фыркая, словно забыв об Атамане.
— Чего надумал?
— Не знаю, — чистосердечно сознался Саша выпрямляясь.
— Решай быстрее,— стал торопить Атаман.— Пока никого нет — топи. Камень на шею и... бултых. Дело говорю, могут помешать.
Если говорить честно, то Саша и в самом деле не знал, как поступить. А решить надо правильно. Отпускать его нельзя: Атаман рано или поздно доберется до самого Саши. Убить его он не может. Что же делать?
— Если хочешь знать, — сознался он тут же, — я за всю свою жизнь даже воробья не кокнул.
Атаман рассердился:
— Да развязывай скорее, гад!
— Потерпи.
Атаман, изловчившись, присел:
— Слушай, не доводи до греха.
По-видимому, Атаман был плохим психологом. Его угроза не возымела желаемого действия, а, скорее всего, дала совершенно обратные результаты. Подросток лишь ожесточился. Потемнели его глаза. Именно в этот миг он, пожалуй, принял самое важное решение в своей жизни.
— Ты вздумал меня пугать, — как-то загадочно и доверительно произнес Саша. — Ну, что ж, посмотрим, что из этого получится...
— Ты что, очумел? — спросил Атаман, ошеломленный таким снисходительным тоном.
Саша взвалил на спину отчаянно сопротивлявшегося Атамана и решительно двинулся в сторону речной пристани, уже разбуженной трамвайными звонками и судовыми гудками.
Женщина, вынырнувшая из-за угла, увидев парнишку со странной ношей на спине, остановилась, а потом стала пятиться, часто-часто крестясь. Полный мужчина, попавшийся навстречу, не раздумывая, шарахнулся в подворотню.
Матросов несколько раз порывался скинуть с плеч Атамана и передохнуть. Но шел дальше, отказываясь от своего намерения, может быть, боясь, что после минутной остановки у него не хватит решимости довести задуманное дело до конца.
Ноша становилась все тяжелее и тяжелее, словно Атаман постепенно прибавлял в весе. «Вот за этим углом пекарня, — шептал Саша подгоняя себя. — За тем — аптека. Еще остается два квартала, а там, смотришь, и отделение милиции».
Кто-кто, а он знал наперечет все отделения, какие только были вокруг пристани.
Конечно, мало радости идти на поклон к «мильтонам». Чего уж тут говорить! Но отступать некуда. Весь взмок, пока добрался до порога милиции! Особенно трудными оказались последние три шага.
Чтобы разом покончить со своими сомнениями и колебаниями, он в сердцах сильно пнул ногой дверь.
— Принимайте гостя и покедова, — выпалил он, точно боясь, что кто-то помешает ему довести до конца задуманное. Правда, немножечко он опасался и за себя; ведь не знаешь, что взбредет в голову милиции, могут и самого задержать. А это никак не входило в его расчеты.
Дежурный милиционер как будто онемел. Целую минуту он ничего не мог произнести, лишь с удивлением переводил взгляд с Матросова на Атамана.
— Ба! — наконец сказал он. — Тут лишь Атамана и не хватало!
Тем временем Матрос, как человек исполнивший свой долг, проворно направился к двери, желая улизнуть подобру-поздорову. Но не тут-то было.
— Ты, герой, случайно не из Самары? — окликнул его дежурный.
— А что?
— Там, говорят, живут самые спешкие люди.
Саша только хмыкнул носом. Пусть понимает как хочет.
— Ну, ладно, не хочешь объяснять, не надо. Можешь сматывать удочки, пока я добрый...
Такого, чтобы выгоняли из отделения, с ним еще не бывало. Это первый раз. Даже обидно стало. Он остановился в нерешительности и обернулся, словно желая удостовериться: не шутят ли?
— Если не особенно спешишь, побудь возле Атамана, — произнес дежурный, остановив взгляд на подростке. — Отлучусь ровным счетом на две минуты, пока разбужу начальство. Оно тут, нынче в кабинете спит. А то чего доброго, без присмотра твой Атаман даст деру. Его этому учить не надо.
Саша подмигнул:
— Ловушка?
Дежурный по-приятельски улыбнулся:
— За кого ты меня принимаешь? Я могу и обидеться. Как друга прошу: побудь с ним, окаянным. Сам понимаешь, не могу же я послать тебя вместо себя будить начальство. Не полагается!
Желая показать, как он доверяет подростку, даже шкаф свой не закрыл. Это-то и доконало Матроса. Доверие — это другое дело.
— Ну, коли так, ладно, иди.
Но, оставшись один на один с Атаманом, Саша забеспокоился. Он ощутил себя таким неприкаянным. «В общем-то он ничего,— подумал Саша о дежурном. — Но видать, что-то темнит, не договаривает. У них это здорово заведено». Он внезапно уставился на телефон: почему-то насторожил его черный аппарат, от него повеяло холодом.
Подросток стал пятиться к двери. Его смущало долгое отсутствие дежурного. Не затевает ли тот чего? Однако внезапно остановился, ощутив на своей спине глаза Атамана. Матрос круто обернулся, потому что пленник своим насмешливым взглядом будто прошил все его тело, вплоть до печенки. Такого взора, полного презрительной жалости, до конца дней своих не забудешь.
«Если бы не кляп, он бы вряд ли промолчал», — подумал Саша.
Подросток, тряхнув головой, вернулся назад. Спокойно уселся напротив на длинной грубой скамье с таким видом, точно пошутил: и думать не думал, мол, о побеге!
Если же говорить откровенно, он проклял тот час, когда ему пришла блестящая идея... заглянуть сюда. На кой черт ему надо было переступать порог отделения?
Он, конечно, не мог знать о том, что в
