уж по старому приятелю! Вовсе тебя не было нигде видно, да слухи изредка плохие ходили про твоё затворничество, — встретил Адияля его старый приятель трактирщик, когда он только вошёл в таверну.
— Пожалуй, ты единственный человек, которого и мне приятно встретить! Здравствуй, Бергенден! Налей-ка мне две кружки пива, и мы здорово побеседуем, — с широкой улыбкой поздоровался Адияль, присаживаясь на высокий стул возле барной стойки. Хотя улыбка его была настолько вымученной, жалкой и неуверенной, что Бергенден сразу несколько озадачился.
Таверна была пустовата. Лишь на крайних столах сидели четыре мужика, по виду военных, и распивали пиво. По их говору можно сразу было понять: они изрядно успели выпить. Сама пивная выглядела уютно: везде ярко пылали огни, висели гербы с двуглавым львом, сооружение было из приятного глазу обтёсанного дерева.
— Давай рассказывай. Что же ты делал столько времени, запершись в своей халупе? — прервал затяжное молчание Бергенден.
— Ну, я большую часть времени спал, а другую — читал, — жадно ответил Леонель. В его словах по-прежнему не слышалось жизни.
— Скверно… В твои-то юные годы податься в затворники… Сколько ж тебе? — с неким сожалением произнес трактирщик.
— Что-то около двадцати, — сухо ответил Адияль. Он слегка призадумался и помрачнел в ту же секунду. Опустил голову, не то пряча глаза, не то готовясь ко сну.
— Скверно… Что ж ты так? — спросил трактирщик, заметив перемену в приятеле. — Всё образуется когда-то, слышь? Всегда есть шанс на… Ну… новую жизнь…
— Не прими за грубость, но заткнулся бы ты… В чем по-твоему я должен видеть смысл своей дальнейшей жизни? На поле боя я потерял родных, любовь всей моей жизни исчезла ни с того ни с сего, лучшего друга я не уберег… Ты же должен понимать! Хотя откуда ты поймёшь… Ты ничтожество, как и все вокруг. Эти выродки монархические, эти ублюдки коронованные возомнили себя владыками жизни и смерти. Развязывают баталии ради своих золотых дворцов, ради своей власти! Да чтоб кара небесная свалилась на Зельмана… — чуть не со слезами на глазах выговорился Леонель, сжимая кружку в руках так сильно, что, казалось, она вот-вот разобьется на мельчайшие осколки. Он был в неистовом напряжении в эту секунду.
— Всегда так было, Адияль. Не пойми неверно… Понимаешь, войны всегда начинали короли, а заканчивали обычные люди. Мой прадед, его прадед, прадед того прадеда — все они, я уверен, застали войны, видели, как и мы, горы трупов, и, конечно, эти войны всегда начинал какой-нибудь коронованный Зельман. И ни одна война не обошлась без потерь… Кому-то везло больше, кому-то меньше, кому-то вовсе приходилось туго… Понимаешь, судьба — это вещь непредсказуемая, неподвластная. Кому-то она предначертана в мучениях, кому-то в счастье. Но не прекращать ведь нормальную жизнь, ежели тебе не повезло. Ведь если так, то рано или поздно наш род человеческий вымрет. Прости, если я подбираю не те слова, но я хочу помочь.
— Возможно… возможно этому есть место в твоём мире, дружок. Но в моем, кроме крови, нет ничего. Мой мир жесток и мрачен. А я лишь призрак среди живых. Да что я говорю! Ты не поймёшь.
— Э, пивной, налей-ка ещё восемь кружек, — еле держась на ногах, рыгая через каждое слово, проговорил незаметно подошедший мужик в военном обмундировании. — Да поживей! Закуски не забудь! Знай… кого обслуживаешь!
— Простите, господин, не удумайте, что я невежественный, но вы уже много выпили. Я бы и не был против, если б вы заплатили хоть за то, что уже…
— Чего ты там рявкнул, псина?
Резко те трое, что сидели рядом с бушующим солдатом, встали и направились к трактирщику. Адияль предчувствовал назревающий конфликт и потянулся к золоченой рукояти меча, висевшего у него на поясе рядом с кинжалом.
— Это ты, мужик, зря… Гони выручку и бочонок пива или мы тебя четвертуем! Видишь значок? Слушайся! — солдат, только что подошедший к заварушке, приподнял прикрывающий золотой крест плащ и указал на него пальцем.
— А теперь слушай меня, — вдруг встал Адияль. — Если ты сейчас же не свалишь вместе со своей гнилой компанией, то мне ничего не останется, как выгнать вас самостоятельно! Не знаю, откуда у вас эти значки, но вам они не принадлежат.
— Насмешил, блоха, сгинь с дороги! — он небрежно и грубо оттолкнул Адияля.
Мужчина готовился нанести удар, но вдруг скрутился от боли и упал на стол, свернувшись в клубок: Леонель нанёс сокрушительный удар кулаком в солнечное сплетение.
Остальные разом вынули свои клинки и по очереди начали замахиваться на Адияля. Но он, казался, был этом несказанно рад. Он соскалил зубы в адской — прямо-таки адской — улыбке. Первый, лысый и прыщавый, был моментально обездвижен ударом по коленному суставу. Атака следующего была отражена накрест выставленном против его лезвия лезвием меча Леонеля. Атака со стороны Адияля — и оружие защищающегося выбито. Удар коленом по лицу — ещё один повержен.
Оставшийся солдат был уже, видно, опытнее. Он осторожно кружил вокруг стола, служащего преградой между ним и Леонелем. Адияль прервал нагнетающую паузу в сражении, ударив со всей силы ногой по столу. Стол с грохотом повалился на пол, сбив с толку бунтаря.
Через мгновение Леонель уже держал острие меча у горла взбунтовавшегося военного.
— Вы не заслуживаете носить эти ордена! Я, Леонель Адияль из рода Золотых Львов, генерал в отставке, бывший командующий военным батальоном имени Бейз, лишаю каждого из вас ранга и почётного звания солдата армии Невервилля! Сложите каждый свои знаки и мечи на стол, чтобы я их видел!
Избитые и униженные солдаты повиновались и в ускоренном темпе собирались выйти из корчмы. Но тут Адияль молнией понёсся мимо одного них и, схватив одного за горло, приставил его к стенке и стал жестокое избивать. Удары приходились преимущественно по лицу и совершались с небывалой жестокостью. И в этот именно момент его глаза горели бушующим пламенем. И только сейчас видно было всем вокруг, сколько ненависти и боли кроется в душе этого человека. Адияль не собирался останавливаться и продолжал бить, стирая собственные костяшки рук. От лица бедняги ничего не осталось, кроме одной безобразной алой массы. Друзья бандита выбежали почти сразу, не желая даже испытывать в очередной раз этого бесёныша.
— Господи, да перестань ты уже! Ты же убил его! Убил! Что ты творишь, Эди!? — вопил от безысходности Бергенден.
— Да брось ты… Это сплошное удовольствие! Единственное в моей жизни… Люблю я карать ублюдков… — с безумием и судорожно произнёс генерал.
— Да одумайся! Ты нарушаешь кодекс воина! Вспомни слова дяди Эверарда!
— Я получил в благодарность
