Только после я понял, почему она смеялась. Контролерами ОТК в цехах одни девушки, и я, выходит, не парень, а девушка, — по должности. «Не на век, — твержу себе, — такое. Приживайся и не хмурь бровей!»
Работа поначалу показалась интересной, освоился быстро: все же семь классов не за спиной, а в голове. Да плюс наша дворовая рабочая выучка.
Подходит ко мне шлифовщик-станочник клапаны для трактора ЧТЗ сдавать. Шустрый, вижу, парень. Кепчонка на левом глазу, на правом — чуб копной. «И как он смотрит?» — думаю.
А парень ящик с плеча — бряк! — в годные, и мне на ухо:
— Хлебец у девчат отбиваешь?
Я смолчал. Беру привычно клапан, замеряю шаблоном стержень, еще теплый от шлифовки. Не проходит стержень. Второй беру — та же кинокомедия.
— Постой-ка, шустряк! — говорю парню. — Забери свой брак!
— Ты что мине учишь, девушка? — и улыбается, трясет чубом, кепчонку — на затылок, а рукой за локоть меня. — Работать не умеешь? Выйдем — научу…
— Выйдем, — отвечаю. Вытер я ветошью руки — в масле они, в эмульсии, и пошагал за парнем в курилку…
Вернулся я в цех с подбитым глазом. Был бы чуб — спрятал бы синяк, а я под бокс острижен. Иду по пролету и чувствую, смотрят мне вослед ребята с девчатами, словно даже слышу спиной: знай наших, подворонят!
Встал за свой стол, шаблон взял, работаю, губы кусаю, чтобы усмешку спрятать. Видят девушки — ребята, как шустряк-станочник — очи долу, нос лепехой — прошмыгнул к станку.
Поняли, наверное, не стоит проверять меня, выражаясь языком отековцев, на «твердость», на «излом» и «сжатие». Все мы были если не чубатые, то ершистые.
Скоро приелась мне «девчачья» должность. Освоил я проверку лекалами, шаблонами, на индикаторе округлость головок клапана проверял, шатунные болты, валики вентиляторов, поршневые пальцы…
Выберется свободная минута — курсирую по цехам. В кузнечном — дымно, но интересно. Здесь из прутков стали пакуют болванки клапанов. Есть цельные, а есть сварные: из двух сортов стали — хромо-никелевой и сель-хромной. Для чего это, думаю. И вникаю — стоимость клапана снижают за счет стали. Цельный дороже получается, сварной — качеством хуже.
Возьмешь поковку за стержень — шмяк о наковальню: головка отлетает. Брак. Выдержала заготовка, не видно трещин по шву — пошел клапан на механическую обработку. Из механического — в термический.
В термичке жарко, но тоже интересно. Учусь определять на глазок температуру в печи, по цвету. Определение сверяю по стрелке пирометра. Совпадает — радуюсь, словно необитаемый остров открыл.
Клапаны снова из термички — в механический, после шлифовки-полировки, опять же ко мне. Будто и не видно трещин на сварном шве, а иной стукнешь — головка прочь. Незадача. Тут и технологи, и рабочий класс голову ломают. Ну и я конечно. Какие такие тайны-секреты у металла?
Вспомнил я к этому времени, как еще в школьной столярке ножи из дерева мастерил. Решил сделать стальной нож. Благо, есть все возможности. Стали — завались. Наждаки — по всему цеху: резцы токари затачивают. Закалить — тоже все возможности, хоть в масленой ванне, хоть в соляной. И отпуск делай — пробуй. Соблазн велик! Не удержался я.
Подыскал плоский пруток стали. Попробовал на наждак. Крупные красные полетели искры с мягким потрескиванием.
— Слабоват металл. Не та сталь, — решил я. Подыскал другой пруток. Опять — к наждаку. Искра бледная, жесткая, наждачный круг сердито гудит. Поднажмешь — горит сталь, а не сдается.
«Вот это да!» — решаю я и начинаю обработку. Отпускаю в огне, кую, затем вытачиваю, закаляю, отпускаю. Точу. Нож получается, как нож, направить — и бриться можно. Но мне этого кажется мало. Испытываю нож — гнется, мягкий. Не то, — думаю. Попросить совета? А для чего, скажут. Мы ножи не производим. Подумают еще чего…
Стал примечать, что мой мастер Петр Петрович поглядывает за мной подозрительно. Я в термическом нож закаливаю, не знаю уж какой вариант, а Петрович тут как тут, появляется. Трубкой дымит, вроде бы за газировкой — в термичке она в баллонах, подходи и пей.
Мастер вроде бы меня не замечает, нальет бутылочку газводы и в механический уходит. А я смикитил: опыты с ножом надо кончать. Достиг вроде бы желанного. И на «твердость» испытал, и на «излом». Испытывая на приборах, я каждый раз записывал в блокнот данные. Они менялись в зависимости от режима обработки: калки, отпуска. Научно, в общем, вел работу.
Двинулся я к проходной, вышел из цеха и остановился. А если меня задержат? Украл, скажут? Чувствую на лбу крупинки пота. А потом вдруг решаю:
— Мой нож. Я сделал! — и смело направляюсь прямо на вахтершу — пусть обыскивает. Нож-то в сапоге.
И шагу не шагнул — Петрович загородил дорогу. Попыхивает в прокуренные усы и говорит, загнав в угол рта мундштук трубки:
— Дай деталь-то. И шагай за мной. Веселей! — Я подал ему «деталь» — нож, завернутый в ветошь, и тенью поплелся за мастером через весь цех. И опять казалось, как в тот раз с подбитым глазом, все смотрят на меня. Шустряк-станочник усмехается, девчата не прячут улыбок. «Вот теперь-то тебя подворонят. Прыткий шибко».
Да, видать, кончилась рабочая карьера. Привел меня мастер к металлургу завода, к тому, что над сварными клапанами больше всех корпел, даже аппарат придумал для выявления трещин внутри детали без излома ее.
Инженер оглядел мой нож. Снял очки и спросил:
— Сам?
— Угу…
— А если тебе закажут по нарядам сделать десяток таких ножей, сможешь?
— А чего не смочь? — похрабрел я. — Запросто. Теперь я по расчету. Хоть сотню могу сделать…
— По расчету, значит. Ну, а где, интересно, расчет?
Сунул я руку в комбинезон, вынимаю блокнот. Ну, думаю, пропал…
Металлург надел очки и принялся за мои расчеты с такой серьезностью, словно научное открытие делал.
Покончив с расчетами, опять, теперь сквозь очки, поглядел на меня. Потом подошел к прибору, на твердость испытал, на другом приборе на излом проверил. Ну, теперь, думаю, на растяжение и сжатие на «Амслере» будет испытывать, была
