гонителя, а не хранителя традиций.
Национализм тем более враждебен традиции. Сам по себе он – явление буржуазное, индустриальное, являющееся следствием образования национальных рынков и подъёма «городского класса» – классической буржуазии. В этом смысле он разрушает и разоряет традицию.
Традиция по своей сути антинационалистична, а временами даже анархична. Она просто не признаке таких понятий, как нация, государство, общенациональные интересы. Для неё нет Отечества в современном буржуазном понимании.
Она не признаёт нации: для неё нет русских или немцев. Есть отец и мать, есть господин, которым может быть как феодал, так и цеховой мастер, есть сельский староста или казацкий старшина, есть поп или знахарь, есть старший по возрасту, старший по роду (более знатный) и старший по званию. Есть связи вассалитета и взаимных обязательств, представления о долге господина перед его подчиненными и подсиненных перед господином. Все подобные связи очень конкретны и вполне ясны. Само представление о том, что миллионы совершенно разных людей, не связанных между собой ни родством, ни контрактом, ни гласными обязательствами, ни происхождением, ни даже прямыми хозяйственными связями, которые не знают друг друга и подчас друг друга ненавидят при этом составляют некую общность под названием «нация» – для человека традиционного сознания представить подчас затруднительно.
При этом надо отметить, что традиция недогматична и может впитывать в себя отдельные элементы даже явно враждебных ей построений, абсорбировать их и делать их безопасными для себя: именно так русские крестьяне приспосабливали под свои нужды православие, а затем социализм и национализм.
Итак, с традицией мы разобрались. Соответственно, традиционализм, исходя из нашего анализа, – это приверженность традиции, желание возродить докапиталистические по своему происхождению практики в современном обществе.
Теперь нужно понять, что такое консерватизм и чем он противостоит традиции.
Консерватизм – явление позднее, относится к концу восемнадцатого века. Важное уточнение: явление это изначально буржуазное.
Консерватизм возник как политическая идеология крупной и средней буржуазии, уже добившейся власти и отбросившей либеральные и демократические фразы как более не соответствующие ни её духу, ни её целям.
Отныне крупная буржуазия желала сохранить и упрочить свою власть, избегая как опасных реформ, так и возвращения к феодальным порядкам. При этом буржуа понимали, что дальнейшей демократизации общества им вряд ли удастся избежать: уже в начале XIX века пока относительные успехи движения чартистов в Англии, действия левых на континенте очевидно говорили о том, что рано или поздно избирательное право будет дано и беднякам, и женщинам, и даже туземцам.
Именно поэтому если традиционализм желает романтического возврата к «старым временам», «возрождения древних нравов», то консерватизм ставит перед собой куда более утилитарную задачу – тормозить социальный прогресс любой ценой.
Приведём несколько примеров для того, чтобы показать разницу между традиционалистами и консерваторами.
Так, возьмём важный вопрос последнего времени – бодипозитив.
Традиционное отношение к человеческому телу в принципе довольно бодинейтрально. Человек традиционного общества обычно живёт без особых рефлексий на этот счёт. Он просто не обращает внимания на наличие или отсутствие волос в некоторых местах его тела, на изменения веса или постепенное облысение.
Если он занимается физическими упражнениями, то его целью обычно является не красота тела, а ловкость, сила, гибкость, скорость или же боевые навыки, то есть вполне конкретные физические качества, но внешний вид.
Традиция не склонна стыдить человека за полноту (подчас напротив, за неё она как раз хвалит). Полнота не ассоциируется в ней с леностью, а сама леность традицией не стигматизируется. Вообще стигматизация лени – сомнительное достижение индустриальной эпохи и протестантской, преимущественно пуританской, этики.
При этом традиция никак не поощряет чрезмерные рассуждения о теле, придания ему чрезмерной важности. Оно выступает либо как тленный и по недоразумению необходимый сосуд для души, либо как божественное творение, прекрасное и заслуживающее заботы, но не обязанное соответствовать некой единой «норме».
В любом случае традиция никогда не придаёт телу первостепенного значения, а часто не придаёт ему и вообще никакого значения, кроме утилитарного.
В традиционном обществе вряд ли кому пришло бы стыдить девушку за худобу или полноту: если она худа, то значит плохо питается или болеет, а это не её вина; если она полная, то это не плохо, а хорошо.
Более того, традиционное общество вообще подозрительно смотрит на ситуацию, когда кто-то (особенно мужчина) чрезмерно обращает внимание на особенности женского тела. Так что подобные комментарии были бы быстро осажены со стороны старших или общины.
Таким образом традиция как раз оказывается бодинейтральна или даже бодипозитивна.
Совсем иное дело обстоит с консерватизмом.
Современные консерваторы (преимущественно они себя называют неоконсерваторами), так активно пытающиеся противодействовать бодипозитиву, – ориентируются не на опыт доиндустриальной эпохи, а на конвенциональные нормы красоты, притом довольно поздние, в лучшем случае 1950-х, а чаще 1970-1980-х или даже 1990–2000 годов.
Так, бритьё ног и интимных мест у женщин, похудение, фитнес, пользование косметикой и прочее относятся в основном к практикам второй половины двадцатого века.
Традиция скептически (хотя и без явного неодобрения) смотрит на использование косметики, на вообще любые попытки модификации тела с целью понравиться другим, распознавая эти попытки как лицемерие.
Не вписывается в традиционные представления и фитнес. Физкультура в традиционном обществе вообще существует либо для здоровья, либо как часть военного дела, либо как особая форма жертвоприношения богам. Такая профанизация этого занятия как фитнес для традиции весьма болезненна.
Однако консерваторам нет дела до того, как было в глубокой древности: их интересует то, что было лет десять или двадцать назад. Именно поэтому они настаивают на том, что все девушки должны худеть и брить ноги: ведь так было в 2000-е, а значит, так было всегда.
Таким образом традиционалисту следует радоваться тому, что сейчас появились движения за бодипозитив и бодинейтральность. Консерватору же остаётся кусать локти.
Это же касается и сексуальной объективации женщин.
В традиционном обществе вообще, как ни смешно, нет такого понятия, как секс – то есть половой акт, совершаемый для удовольствия.
Любовь возносится традицией на пьедестал, но сексуальность при этом исторгается или вводится в очень жёсткие рамки.
В любом случае, в традиционном обществе половой акт может иметь ритуальные или репродуктивные функции, но никак не рекреационные.
Именно поэтому любая сексуальная объективация женщины рассматривается как подозрительная или прямо враждебная.
Даже храмовая проституция, сексуальные обряды скандинавов, связанные ко всему прочему с приёмом спорыньи, некоторые практики тантры не ставят целью получения удовольствия ни для мужчины, ни для женщины. Напротив, они подчас болезненны, насильственны и несут участникам только страдание.
Таким образом, традиционалист только поддержит сегодняшнюю борьбу против объективации женщин.
Консерватор же, ориентирующийся не на далёкое прошлое, а
